бел потолок, нависший над тобой.
Как ночь прожить, когда уснуть не можешь,
и даже мысли причиняют боль.
………
Звучит сверчка назойливого зуммер,
переплелись с тягучей явью бредь.
Как, в сущности, легко тому, кто умер,
в сравненьи с тем, кто должен умереть.
Такие стихи и определяют масштаб поэтической личности Якушева, его умение осмыслить реальность в русле русской философской лирики.
Когда он вышел из больницы, жизнь его практически не изменилась – Николай Михайлович оставался таким же весельчаком, балагуром, душой любого литературного мероприятия. Только после прочтения дневников поэта – уже после его смерти – стало понятно, насколько сильным был этот изломанный судьбой человек. О стойкости духа Николая Якушева можно говорить много. Даже совсем невеселые моменты его жизни выливались в ироничные строки:
Люблю, когда в семье уют,
покой с утра до вечера,
и денег куры не клюют,
так как клевать им нечего.
Или другие:
Уже коммунизма сверкающий берег
встает перед взором на светлой волне,
поскольку процесс отмирания денег
в кармане моем завершился вполне.
Старость тоже не повод для оптимизма, но и на эту серьезную тему у Якушева рождаются стихи, трогающие какой-то игривой смешинкой:
Загрустится иногда —
мало дней осталось.
Неужели навсегда
наступила старость?
Слушай, милый человек,
говорю уверенно:
старость – это не навек,
старость – это временно.
Николай Михайлович Якушев 1950-1980-х годов – это тот человек, который поднял рыбинскую поэзию на достаточную высоту. Он был примером для нескольких поколений, настоящим наставником, который учил не только словами, но и поступками, своим поведением, запоминающимся образом.
Николай Михайлович успел написать, к сожалению, сравнительно немного. Причины этого кроются в непростой судьбе поэта. И всё же, несмотря на тяжелейшие испытания, Николай Якушев оставался жизнелюбом. Об этом говорят строки его стихов.
Образы родной природы лучше всего выражали состояние души поэта с юных лет. Вот стихотворение Якушева 1934 года:
За окнами цвело
и розовым, и белым.
Бессильное стекло
зарю сдержать не смело.
Она прошла насквозь,
и цветом спелых вишен
по стенам разлилось
вечернее затишье.
А вот другое, написанное в конце жизни (1983):
Апрель…
И почва подопрела,
и почки пухнут в тишине…
Земля заметно подобрела
по отношению ко мне.
Не в этом суть,
что снова строчки
пути наметили мои,
что под ногой пружинят кочки,
подстилка