Елизавета готовила себя к монашескому подвигу, а потому внимательно и критико-аналитически читала жития святых. И тут её вера была сильно поколеблена. Больше всего Елизавету поразило, что среди множества святых мужского пола она еле нашла одну женщину – святую Ольгу. Да и святой, как выяснила Лизка, она стала потому, что на старости лет приняла христианство – первой среди российских князей. Никаких других подвигов и мучений за святую веру Ольга не приняла. В принципе, подумала Лиза, я ведь тоже глава богатейшей в губернии семьи и вполне могу как Ольга стать истовой христианкой. Может, и зачтётся?
Но стрела сомнения кольнула её сердце – она всегда считала, что святые – это какие-то особые люди, с горящими глазами и трепетным сердцем, худющие такие… А тут…
Ещё больше она задумывалась над этим вопросом, изучая житие Владимира – крестителя Руси. Владимир был жутким бабником, жестоким и алчным правителем. Душегуб. А христианскую веру, как это следовало из описания его жития, принял только потому, что религиозные обряды христианской церкви представляли собой яркое шоу. Когда он выбирал религию, то иудеям сказал, что их бог слабоват, поскольку самих евреев он не защитил, а мусульманство отверг, поскольку «без пития на Руси жития нету». За это Владимир и стал святым, да ещё и оттого, что на старости лет насильно заставил креститься своих подданных. Тоже как-то странно для святого старца с горящими глазами и трепетным сердцем, худющим таким…
Проливая слёзы над образом святых Бориса и Глеба, перечитывая их житие в очередной раз, она вдруг за всей словесной шелухой восхвалений и общих фраз вдруг поняла, что святыми они стали только потому, что их зарезали по указке родного брата. Плохого, естественно. Если бы их зарезали по приказу хорошего брата, подумалось ей, стали бы они святыми?
Своими тревогами она ни с кем не делилась, а стала более внимательно осматривать монастырскую жизнь, примеряя себя к ней. Глаза её как бы открылись после долгого сна, и она со всей очевидностью увидела, что монастырь представляет собой уменьшенную копию мирской жизни, но с большими ограничениями в удовлетворении