Вычесанная из Мишки шерсть, скопившаяся за годы, была отдана на прядение; получился небольшой клубок голубоватого пуха, несравненно более нежного, чем любой другой. Когда клубок принесли, я предъявила его на просмотр естественному владельцу шерсти. Изумлению его не было предела; он явно никогда в жизни не встречал кота такой странной формы. Ходил вокруг, нюхал, даже, кажется, пожимал плечами и поднимал брови. А на спряденную собачью шерсть реагировал гораздо более спокойно.
Всему этому мы потихоньку учились – учились понимать нашего кота. Попутно установили, что некоторые его волеизъявления вполне можно сформулировать человеческим языком; поэтому когда я пишу про какие-то котовые речи, то это наша собственная вольная интерпретация, в правильности которой мы, однако, более-менее уверены.
Поскольку существует мнение, что коты и другие звери могут попасть в Царство Небесное, мы задумались над проблемой их райской речи и пришли к выводу: говорить они не будут, но мы будем их понимать, потому что очистимся от греха.
Но вот чего не было у нас с Мишкой и, по-моему, вообще быть не должно, это уподобления кота человеку, сюсюкания вроде «подожди, сыночек, сейчас мамочка тебя накормит». Никаких сыночков и мамочек! Зверь – он зверь и есть, и если в этом своем качестве он прекрасен и совершенен, то как человек он может быть только жалким уродом. В этом смысле булгаковское «Собачье сердце» – очень убедительный рассказ о том, как из симпатичного в общем пса получается прескверный человек. Тем более что мы не можем отрицать наличия у животных души, поскольку они выказывают богатейшие эмоции и их понятия о добре и зле, пожалуй, более обширны, нежели у соловьевского готтентота[3], но вот насчет духовности… Конечно, Дух дышит, где хочет, но даже интуитивно чувствуется, что животных Он может разве чуть коснуться, да и то если они живут в тесном контакте с людьми (конечно, они, как и растения, обладают «простейшим», если можно так сказать, из даров Духа – даром жизни). Но о Мишкиной душе речь впереди. Пока что – яркий пример его умственной ограниченности.
Это у нас называлось «бой Руслана с головой». Русланом был молоденький Мишка, головой, к сожалению, я. Стоило мне улечься, как в изножье дивана обозначались уши и чувствовалось, что кто-то маленький страшно напряжен. Миг – и с кавалерийским топотом кот мчится по мне от ног к голове и на эту голову нападает. И так – пока не устанет. А он выносливый. Я закрываюсь, чтобы только полноса торчало – никакого результата, кроме неудобства. Наконец умный Я. Г. сказал: «Он не в состоянии отождествить тебя стоящую с твоей лежащей головой. Он нападает на неизвестного небольшого зверя». Я с облегчением откинула одеяло, высунула руку, пошевелила пальцами, и нападения прекратились раз и навсегда.
Справедливости ради следует привести и пример умственных способностей кота. Ну скажите на милость,