Лишь дважды в год к нам в школу приглашали девушек из педагогического и медицинского училищ, и в репетиционном зале мы устраивали долгожданные танцевальные вечера. Включали магнитофон, зажигали свечи, и под «Солнечный остров» Андрея Макаревича или медленные песни «Воскресения» обращались к симпатичным гостьям: «Можно вас пригласить…» Музыку для «охмурения» будущих учительниц и медсестер подбирали в основном наши парни из выпускных классов или чьи-то знакомые «со стороны». Поставить дамам что-то из произведений Чайковского и других великих композиторов, чьи сочинения мы разбирали ежедневно, было бы странным. Именно тогда я понял, что академическая музыка для реальной жизни не всегда подходит.
По окончании таких вечеров тем для разговоров нам хватало на неделю вперед. Кто с кем познакомился, танцевал, обменялся телефонами… Потом это уходило на второй план. Танцевальные знакомства в нечто большее не перерастали. И практически никакой романтики, кроме тех «дискотек», до 18 лет у меня не было. Настоящая любовная жизнь началась только в институте. Несколько осложнялась она отсутствием у меня собственной жилплощади. Но при необходимости я покупал родителям билеты, скажем, в театр, и на вечер квартира освобождалась.
Первая женщина, с которой у меня, примерно в 19 лет, завязались серьезные отношения, к счастью, имела свое жилье, и мы встречались на ее территории. Папа спрашивал: «Где ты сегодня ночуешь, цыпленок?» – «В гостях», – отвечал я. «Ты слишком увлекаешься. И очень рано». – «Как это рано? Мне уже 20-й год». – «Я познал женщину в 25, – пояснял отец, – и не опоздал». «Другие были времена, папа, – парировал я. – То, что у вас начиналось в 25, теперь происходит в 19, и это уже не «рано». Тогда я впервые почувствовал, что могу влюбиться. И влюбился».
Любовные порывы и первую жену Михаил обрел в Гнесинке, куда прорвался столь же лихо, как ранее в училище. Поступать в престижный вуз, где на каждое место десятки претендентов, и большая часть из них – круглые отличники, Турецкому выпало в специфический «олимпийский» 1980-й год. Тем летом Москву «зачищали» от нежелательных для иностранных глаз «элементов», в магазины спешно завозили качественные финские продукты, а столичных школьников просили разъезжаться на время из родного города куда подальше. Сроки экзаменов, в связи с Олимпиадой, тоже сдвинули с привычных дат и сделали едиными для всех институтов. То есть испытанный абитуриентский финт: «пролетаешь» в Гнесинке,