Оборвалась артиллерийская подготовка. Взвились в воздух тысячи разноцветных ракет, и в полосе наступления 1-го Белорусского фронта вспыхнули полторы сотни мощных зенитных прожекторов. Осветились высоты, распаханные снарядами. Это было так внезапно и торжественно, что все застыли в нелепом благоговении.
– Ни хрена себе иллюминация, – восхищенно протянул Кибальчик. – Послушайте, товарищи, это что же получается? Мы пойдем в атаку и будем у противника как на ладони?
– Дурында ты, Кибальчик, – огрызнулся Ситников. – Просто наконец-то наше командование сделало что-то толковое. Это противник будет у нас на ладони, а не мы у него. Прожектора слепят немцев, понимаешь? Враг будет дезориентирован, разбит и покатится, теряя штаны, к Берлину…
– И победа будет за нами, – поддержал Богомолов.
– Бойцы, приготовиться к атаке! – проревел из темноты замполит Кузин. – Родина смотрит на нас с надеждой, не подведем ее!
– Ну, вот, – прокомментировал Ситников. – Родина-мать позвала. Странно, только у меня сложилось мнение, что если государству от нас чего-то надо, оно называет себя Родиной?
В его ремарке звучало что-то антисоветское. Но никто не вдумался в его слова. Не до этого было. Солдаты готовились к броску, тяжело дышали, утирали пот со лба.
– Ну, с Богом… – как-то обреченно вымолвил Орехов.
– С кем, с кем? – ухмыльнулся Бугаенко.
– Блинов, а ты на горшок не забыл сходить? – спохватился Борька Соломатин. – Не накопилась еще критическая масса?
И все, кто это слышал, покатились со смеха: история с поносом Блинова стала притчей во языцех.
– Да пошел ты, – обиделся Блинов. – Сколько можно уже?
– Батальон, в атаку!!! – взревел прокуренным голосом майор Трофимов.
Все это странное формирование, называемое отдельным штрафбатом 8-й гвардейской армии, напоминало Максиму Добровольческую армию генерала Деникина, состоящую сплошь из офицеров. Те тоже храбро дрались, берегли офицерскую честь, от поручика до полковника – хотя и были низведены до рядовых, опозорены, унижены; одни сломались, другие погибли, но остальные шли с поднятой головой, отстаивая свой путь и свои, пусть и ошибочные, убеждения – цвет и краса Белого войска, последняя надежда погибающего эксплуататорского строя. Каждый боец – индивидуальность, независим в суждениях, хочет выделиться, ревниво смотрит на соседа…
Можно было не сомневаться, что батальон Трофимова бросили на самую укрепленную высоту. Людская лавина – все восемьсот человек – катилась по полю в пелене речного тумана, в пороховом дыме. Люди орали что-то непотребное, непереводимое, ужасное, но так помогающее идти вперед под проливным огнем в адской мясорубке! Кто-то вываливался из толпы, падал; и чем ближе бойцы подбегали к переднему краю, тем меньше их оставалось. После ужасного артобстрела немцы не могли прийти в себя, иначе сопротивлялись бы жестче. А им еще и светили в глаза… Разрозненно трещали автоматы, свистели мины, работали уцелевшие