– Скажи во имя Аллаха, что на этот раз случилось?
– Нариман, ай Нариман, – приглушенно залепетала Салима, подходя одновременно поближе, – мне еще печатать надо, а Мамед телевизор смотрит. Я хотела узнать, если ты уже спишь, если мы не мешаем, а в темноте ничего не видно, вот я и подошла поближе, чтобы увидеть если у тебя глаза открыты или закрыты…
– Закр-р-рыты! – прорычал Нариман.
Салиму словно ветром сдуло.
«Что за женщина! – продолжал злиться Нариман. – Умная была ведь, начитанная. В библиотеке и познакомились с ней. Что происходит? Совсем дома засиделась. Абсолютно ничем не интересуется». Нариман встал, от злости он не мог даже сидеть, не то, чтобы лечь обратно в постель. Подошел к окну, опять раздвинул занавеси и посмотрел на пустынный двор. «Только слышишь от нее – Сара хала сказала, Мясма баджи[2] показала, – передразнил он про себя авторитеты жены. – Не поговоришь толком. Домой приходишь, от детей покоя нет. Дети уснут, она никак до постели не дойдет. Как будто нельзя утром, пока я на работе все дела переделать. Целый день ведь дома сидит…»
Жгучий стыд удушливыми волнами неожиданно накатил на Наримана, оборвав его на полуслове и заставив смолкнуть. Он медленно подошел к кровати, сел, взъерошил волосы, затем лег ничком. Нащупал подушку и зарылся в нее лицом, уговаривая себя встать. Мысленно он уже стоял на кухне и смотрел на сгорбившуюся спину Салимы, тщетно пытавшейся разобраться в его корявом почерке. Обнял ее за плечи. Посмотрел на какой странице она печатает, подсказал слово, которое она никак не могла разобрать. Потом сказал, что надо купить компьютер. Подумал о том, что нужно расспросить Салиму о том, как прошел ее день и, хотя бы раз, без раздражения, выслушать сегодняшние сплетни и передряги двора, которые в конечном счете не так сильно отличаются от тех, что он слышит в институте. А потом сесть рядом с Мамедом и посмотреть вместе футбольный матч. Он перевел взгляд на телевизор. Глаза слипались. Картинки на экране непослушно подпрыгивали.
«Ведь выспаться можно и в самолете», – успокоил себя Нариман и, прерывисто вздохнув, уткнулся носом в подушку, поняв, что до кухни он так и не дошел. Чувствуя, что куда-то проваливается, ватными руками потянул на себя одеяло, нашел косынку и очки. Привычным движением обмотал лоб, натянул светозащитные очки. Снова обнял подушку, чуть слышно всхлипнул в нее, обиженно прошептав:
– Кто сказал, что я боюсь летать?
И напоследок, подумав о том, что надо было выпить две, а не одну таблетку снотворного, уснул.
Ему приснилось, что он уже в Риме и ходит совершенно один по огромной пустынной площади. Разглядывает возвышающийся посередине обелиск и построенные