– Вот, что я тебе скажу, Марк. Ты молод и этим многое объясняется. Ты пишешь, думая, что умеешь, это делать. Или думая, что вот-вот научишься. Но нет, – он покачал головой и саркастически цыкнул сквозь зубы. – Я не думаю, что из тебя что-то выйдет. Это, – он показал на мой рассказ, – мусор. Дерьмо. Такое способен написать любой олигофрен, осиливший алфавит и электронную почту. Ты знаешь, сколько подобного дерьма я получаю каждый день? В самых разных видах? Такими сочинениями я топлю камин. Я велю их разбрасывать под пальмами на алее в качестве навоза. Если бы мой датский дог, Марк, умел срать буквами, у него бы получилось примерно то же. Только на датском языке. Ты понял, что я хочу сказать? Ты полная и безоговорочная бездарность, Марк.
Он взял паузу, пристально глядя на мое пылающее лицо.
– Что скажешь?
Что я мог сказать? Я с трудом разжал зубы и произнес:
– Мне жаль, что вам не понравилось.
– Однако ты не уходишь, – прищурив глаза, заметил мой собеседник. – Ты не послал меня на хер. Не швырнул в лицо своей писаниной. Не развернулся и не ушел, хлопнув дверью. Потому что чувствуешь, что разговор не окончен, верно? И ты прав, Марк! Ты получишь свой шанс. У меня есть к тебе предложение, на которое ты должен ответить прямо сейчас. Я тебя заинтересовал?
Он не ошибся. Я действительно был уверен, что все это лишь начало беседы. И мне было интересно, куда она повернет.
– Говорите, я слушаю.
Он расхохотался, смехом человека из высших слоев общества, которого смог удивить крестьянин. Снова откинувшись на спинку кресла, он посерьезнел и сделал свое предложение, в котором, по его словам, скрывался мой единственный шанс:
– Отсоси мне.
– Что? – этого я все-таки не ожидал.
– Отсоси мне, – повторил он. – А потом моему водителю и всей моей охране. Потом я попрошу тебя трахнуть болонку моей жены, я ее ненавижу, и под конец дать трахнуть себя моему догу. Его я обожаю. И тогда – добро пожаловать на борт!
Возникла пауза, в течение которой я не мог понять, куда деть тот воздух, который я уже вдохнул. Но первым не выдержал напряжения все-таки не я. Но и не мой собеседник. Чей-то третий истерический визгливый смех раздался вдруг из-под стола.
– Ой, я больше не могу!… – сквозь смех прозвучал умоляющий мужской голос. Из-под стола, чуть сбоку кресла, ладонью кверху появилась чья-то рука. Сделавший мне «непристойное предложение» киношный авторитет шлепнул по ней своей, «дал пять», и тоже расхохотался. Прятавшийся под столом хохотун поднялся было в полный рост, довольно внушительный, но тут же снова скорчился от смеха и, опершись руками о стол, продолжил хохотать