– Уважаю тебя, Стрельцова! Бывает же…
– Вася, не надо, мне так хреново, не представляешь! Кто будет его лечить, не знаешь?
– Костенко.
Майор Костенко был знающим, грамотным хирургом, неоднократно бывавшем в Чечне, практику имел обширную, плюс к тому – раздробленную осколком коленную чашечку. Но врач отличнейший, я была спокойна за своего Леху.
Я зашла к Кравченко проверить, как его устроили, он был бледен после перелета, но старался не показать, что устал.
– Езжай домой, ласточка, тебя родители ждут. Съезди, отдохни, выспись.
– Я не могу так надолго, ты останешься один…
– Что я? Лежу, в потолок плюю. Позвони Рубцову, пусть приедет, – попросил Леха, подталкивая меня к двери.
– Хорошо. Я недолго, – я поцеловала его, пригладила взъерошенные волосы. – Не скучай.
– Иди-иди, я посплю немного.
Я поехала к себе на квартиру. Теперь нужно было думать, как разместить здесь Леху, когда его выпишут. Комната, конечно, большая, двадцать четыре квадрата, «сталинка», но все равно огромный Кравченко будет выглядеть здесь просто супермасштабным. На столе лежала куча почты – это мать регулярно складывала содержимое моего почтового ящика. Я выбросила рекламки, газеты, отдельно сложила счета за квартиру, и вдруг мое внимание привлек конверт. Мне никто не писал писем, просто некому было. Я с любопытством распечатала его – это оказалось приглашение на встречу выпускников. Через неделю. Я не пошла бы туда ни за что, но мать всю неделю уговаривала меня, и Ленка Рубцова, и сам Рубцов, вернувшийся недавно из Чечни с пулевым ранением в голень, и даже Кравченко, от которого я почти не отходила.
– Сколько можно торчать возле меня? Иди погуляй, посмотри, как люди живут, – уговаривал он, целуя мою руку. – Нельзя же всю жизнь возле меня в тельнике сидеть, причем в моем, кстати! – заметил он, и это была чистая правда – я всегда переодевалась в его тельняшку, ту самую, пробитую пулями, разрезанную моими руками и ими же зашитую. Мне было в ней уютно и удобно, она доходила мне до колен почти, как платье, и я старалась с ней не расставаться.
– Что, жалко? Жалко, да? – я прижалась к нему, погладив выпуклую грудь.
– Не надо, родная, – попросил он, пряча глаза. – Скажи, ты не думаешь о том, чтобы уйти от меня? – это было сказано так запросто, словно он просил сигарету принести или кружку подать.
– А по морде? – тихо поинтересовалась я.
– Я серьезно. Мне жалко тебя, девочка, ты хоронишь себя заживо