Но как начать это перепознание человеку, который живет в другом мире и находится в отрыве от живой плоти и души своей страны?
Один способ – естественно, через культуру. Книги остаются. Русская классика. Но вы уже перечитываете ее чуть-чуть иначе, чем на Родине. Одно дело читать, например, Гончарова или Пушкина в Москве, но, мягко говоря, несколько иная цель медитаций возникает, когда вы читаете эти книги в Нью-Йорке или где-нибудь на Луне…
Конечно, главное в них остается главным, как и при чтении в Москве, но возникновение новых духовных прорывов неизбежно – тем более что вы подсознательно соотносите вселенную русских книг, их подтекст с окружающим миром.
Все это обостряет ваши чувства и духовное зрение. Конечно, многое зависит от индивидуальности и такой же остроты восприятия, по крайней мере, в смысле познания России – можно, конечно, достичь и на Родине: все самое значительное не обязательно познается через лишенность. Но все-таки. Я хотел бы рассказать о восприятии хотя быдвух авторов…
Пожалуй, наиболее драматично протекает в изгнании постижение есенинской поэзии.
Я думаю, что до сих пор существует определенное недопонимание поэзии Есенина и характера его гениальности (при всей фантастической любви к нему в Советском Союзе и силе воздействия его поэзии). В стихах Есенина есть нечто неуловимое, но экстремально существенное, что делает его поэзию совершенно исключительным явлением, даже выходящим за рамки обычной концепции гениального. Это «неуловимое» заключается, на мой взгляд, в том, что весь океан есенинской поэзии, образный, звуковой, интонационный (последнее, кстати, очень важно), непосредственно вступает в контакт с наиболее глубинными, первозданными, вековыми уровнями Русской Души – и именно в этом тайна ее сокрушающего бесконечного воздействия.
В изгнании становится особенно очевидным, что символика и метафорика русской природы и деревни в есенинской поэзии – не только манифестация духа тысячелетней крестьянской Руси, но и знаки глубинно-исходных состояний Русской Души вообще, вечные символы, которые выходят за пределы истории и деревни, так как они соотносятся с таинственной подосновой Русской Души, с ее архетипом, с ее априорной космической сущностью. Поэтому Есенина может любить (и жить его поэзией) любой русский человек, независимо от его мировоззрения, убеждений, образования, – феномен, который, кстати, не раз подчеркивался в зарубежной России: даже в Гражданскую войну, например, и «белые», и «красные» зачитывались Есениным. Можно всю жизнь прожить в городе, практически не знать деревни – но таинственные символы и интонации есенинской поэзии могут так же на вас действовать, как и на человека, погруженного в деревенскую жизнь.
И в то же время поэзия Есенина – это постоянная, страшная