«Вот и теперь…прискакал из любимой Европы…Вся жизнь по расписанию: Рим, Лондон, Париж…его ждут короли и президенты, и… предатели нашей Родины. Видно, привёз посмертную маску на лицо осквернённой Москвы…благодетель».
А по всем каналам летело:
– Боже! Какое счастье, что у нас есть Ростропович!
– Браво маэстро! В самые трудные для России дни он с нами!
– Виват победителям! Vae victis!1
– Вся власть узникам совести, правозащитникам и свободному рынку!
– Коммуняковское отребье на помойку истории!
Что ж, все маски были сорваны. Своему же народу была объявлена тотальная информационная война. История Отечества уже активно переписывалась десятками беглых перьев в щедро проплаченных доброхотом Джоржем Соросом. А обманутая страна всё глубже и гибельнее всеми силами Зла вгонялась в смертельную кому.
– Standard of life. Запад с нами, господа либералы…
– Запад нам поможет. Viva Victoria!
* * *
Он продолжал хранить молчание, в котором слышалось: «Не спрашивайте меня, я не отвечу. Пока не услышу ответа на свои вопросы».
Улитой проползли ещё две минуты, когда Вера услышала хрипловатое мужнино бормотание:
– …вам шакалам…не так надо было шкуры дубить! Ца, ца, ца… – Магомед хрустнул мослаками пальцев, взбугрил желваки. Вай-уляй! Наша советская болезнь – короткая память и всепрощение…Чёрную шерсть сколько ни мой, белой не станет. Их надо судить по законам гор. Жаль Сталин умер. Вот уж кто умел мстить, был разворотлив, опят, волю имел, прозорливость. Уж он бы не отпустил вожжи, не допустил! Любую контру издалека, как рентген, насквозь видел. Изменникам Родины, заговорщикам-поджигателям-саботажникам – смерть! Всех к стенке! Собакам – собачья смерть! Родина не тряпка, о которую можно вытирать ноги! Иай! Развели гниль…сплошное предательство – вот, что ваша демократия. Это тайная доктрина врага. Дожили! В России компрадорская политика – колониальная власть. Погрязли по ноздри в акциях, облигациях и прочих спекуляциях. В содомском грехе, во лжи и предательстве…Впрочем, неудивительно. Дерьмо у власти, крысятник в Кремле. Да-дай-ии…Чем это видеть, лучше умереть.
Он медленно опустил усталое лицо в ладони. Большими пальцами сдавил виски. Невыносимо больно ныло сердце. На душе у него остались только руины великого прошлого. На его глазах планомерно сдавались врагам одна позиция за другой, словно по воле Злого рока последовательно уничтожалась, гибла армия, которой без остатка была отдана вся его жизнь. Эта доля