Дом на холме. Екатерина Стадникова

второго века от Великой Победы, – потянувшись за сахаром, продолжила женщина, – на память Танцоров смотрели сквозь пальцы. Время было тяжелое – можно даже сказать, смутное – где-то недосмотрели, где-то поспешили, где-то не успели. Война. Не до того.

      – Факт, – кивнула Дайна.

      – Терпение, – Леди Бонмонт подняла вверх указательный палец. – За последние более-менее спокойные сто лет вы совсем забыли о том, зачем вообще ее отнимают.

      – «Мы живы, пока живет память о нас», – процитировала мисс Уиквилд.

      – Мертвым нечего бояться, а одиноким не за кого, – сумасшедший блеск не заметить мог только слепой.

      В следующую секунду кружка полетела в стену, пущенная ловкой рукой – но не успела Дайна сориентироваться, как чокнутая дамочка снова щелкнула пальцами. Кофе точно в нерешительности замер на «пороге свободы». Леди Александра встала из-за стола и, поравнявшись с кружечкой, осторожно погладила ее фарфоровый бок.

      Время и место условны,

      Константы лишь честь и доблесть.

      А мы будем живы назло вам.

      Счастливы будем на совесть…

      Глаза – что сухие колодцы,

      В душе бесконечная слякоть.

      Если б суметь расколоться!

      Тогда мы научимся плакать.

      Голос беспрепятственно дотягивался до самых потаенных уголков сознания. Мисс Уиквилд обмерла, губы похолодели. Картина казалась нереальной.

      Наконец оцепенение спало. Крошечная кофейная чашечка мирно покоилась на ладони, не потеряв ни капли. Искорки жара пахнули Дайне в лицо.

      – Мастерство приходит с возрастом. – Леди Бонмонт будто погрузилась в себя. – Ты научишься. Пусть многое мне уже недоступно, но я еще кое-что умею.

      – Стихи… – прошептала мисс Уиквилд.

      – Мои. Корявые, но все же. – В кухне властвовал полумрак, тяжелые плотные шторы не пропускали свет. – В тот год мне исполнилось сто, и я перестала считать.

      Леди Александра резко вскинула голову, блестящая лента разделила щеку. Женщина улыбалась.

      – Вы плачете? – Дайна не поверила своим глазам. – Разве это возможно?

      – Возможно все. Абсолютно все, – заверила она – Именно это утверждал Альберик Варлоу, только его так никто и не понял. Танцоры существуют вне времени. У нас нет семьи, кроме Ордена. У нас нет веры, кроме Ордена. Ордену принадлежат наши жизни целиком и навсегда. Отсутствие памяти о нас – идеальная защита. Если бы не возможность молча коллекционировать знания, вечная жизнь сделалась бы невыносимой.