Я обернулся. Мой придурочный друг, смотрел на меня с ехидной усмешкой, уткнув руки в боки. Он что-то знал, а мне нужна была ясность. Ничего не оставалось, кроме, как топать назад, внимательно глядя под ноги.
– Однажды, – Начал рассказ мужик, когда я подошел достаточно близко, – меня попросили отвезти главбухшу одной крупной фирмы на демонстрацию, так сказать, миров, тяжелых для восприятия человеческой психики. Не хотели убивать ее, потому что деньги надо было вернуть, да и муж у нее в МВД не последний человек был. Так вот, она с таким ужасом столкнулась лицом к лицу, что тебе и не снилось, но при этом, она была гораздо адекватнее тебя. Не бегала куда попало, не просила бога разверзнуть небеса и явить свою благодать.
– Так она просто готова была, знала, что в ад попадет. А меня-то за что?
– А что, ты святой? Извини, не заметил. У тебя в бардачке «Пентхауз» лежал. Молился на него? Покажи руки?
– Иди ты? Он там лежал еще от старого владельца. Ладно, веди меня, куда собирался. Чем раньше покончим с этим, тем лучше.
– Ха! Ты неисправим.
– Какой есть. – Я вдруг понял, что до сих пор не знаю имени мужика. – Тебя как зовут? Апостол Петр?
– Ты что, религиозный фанатик? Нет у меня одного имени. В каждом мире меня зовут по-разному. Некоторые из них ты даже не сможешь произнести, например это?
Он набрал воздуха в легкие и изобразил череду разнообразных звуков. По мне, он просто кривлялся. Мужик покраснел на исходе воздуха и последние звуки изобразил надрывным сипом.
– Не дотянул до полного. – Пожаловался он.
– Спасибо, но я не стану тебя звать этим именем. Как тебя зовут на Земле?
– Вольдемар.
– Что, прям Вольдемар?
– Не только, еще Вован – юный подаван.
– Так ты Владимир?
– Пусть будет Владимир, хотя меня сто лет так не называли.
– Нет, пожалуй, Вольдемар тебе идет больше.
– Отлично. А ты кто?
– Я? – Почему-то в этих обстоятельствах мне не захотелось называть свое имя, данное родителями. – Жора. – Представился я.
– Жора-обжора. Очень приятно.
Мы пожали друг другу руки. Только сейчас я внимательно рассмотрел человека, так неудачно пересекшего мне дорогу. Вольдемар, одетый в мой чехол, был смешон. Я представил его в обычной одежде, но почему-то ощущение, что он будет смешон и в ней осталось. Кажется, дело было в его глазах. Они выражали какую-то гипертрофированную несерьезность. В матерном языке есть отличный синоним слову оболтус. Так вот, он был самым натуральным оболтусом в матерном смысле. Несмотря на свой возраст, который я оценил в тридцать-тридцать два, его глаза выглядели лет на десять, в лучшем случае.
– Ну, что Жорж, пора идтить. – Вольдемар подскочил на месте, и притопнул, будто от нетерпения,