На этом печальная повесть о красивой американской звезде, перепутавшей небосводы, обрывается – я ведь не только томище в ЖЗЛ об этом певце не собирался писать, он вообще появился случайно, и больше, скорее всего, я о нём никогда ничего не напишу.
2
А о чём я напишу? И напишу ли? Но надо попробовать.
Садился-то я писать совсем про другое и сейчас как раз вспомнил, зачем первое предложение в моём повествовании было про студентов. По утрам моя голова работает не так плохо, как потом.
Итак, студентов разогнали, и мой давний приятель, бывший советский пролетарий, в числе прочих тоже скоропалительно выкинулся из Москвы, чтобы не портить столичных видов иностранным журналистам.
Тут надо сказать, что да, непонятно, как уж это случилось, но однажды мой скромный, несмотря на то что гегемон, советский пролетарий неожиданно для себя перешёл в иное состояние. А именно – в студенты московского института. Но эту метаморфозу мы разъясним ниже, если не забудем, конечно.
И вот уже утром третьего мая пролетарский студент, а лучше студентный пролетарий, во дворе отчего дома, отлобызавшись со счастливыми родителями, стоит и наслаждается ласковым весенним, переходящим в суровое летнее, солнышком.
Понаслаждавшись так секунд семь или восемь, приезжий вспомнил, что очень торопится по важному делу. Его ждала самая красивая девушка в городе, с которой они были так долго разлучены, когда в октябре прошлого года ему вдруг вздумалось уехать учиться в Москву.
Вообще-то это не совсем ему, а, скорее, родителям вздумалось отправить его куда подальше. Они устали наблюдать жизнь молодого советского пролетария, поскольку наблюдения эти не радовали.
Так вот, вспомнив о девушке и крикнув родителям, что ему срочно нужно сбегать по важному делу, пролетарий рванулся к калитке.
– Только недолго, сынок! – успели крикнуть ему вслед не успевшие ничего возразить растерянные родители.
3
Сказать по правде, разлука с самой красивой девушкой не совсем уж с октября по май продолжалась. Были, были встречи и в этом промежутке.
И встречи эти как-то скрасили тоскливые московские будни. Ведь Москва бывшему пролетарию понравилась не очень. Холодно, сыро и темно ему показалось. А когда снег выпал, ещё и скользко. Общежитие для студентов нулевого курса находилось на станции Клязьма, и от электрички ещё надо было с полчаса идти, утопая в снегу. Невзрачное полуразвалившееся здание, топившееся углём, разгружаемым самими студентами, тоже настроения