иных тут и не ходило, а путешествия на автобусе они с Михкелем считали уделом юных, так вот отовсюду она прилетала с каким-нибудь календарем, память и как бы залог новой поездки, вешала его на кухне, рядом с прочими сувенирами соответствующего облика, в основном, то были изразцы – севильский азулехо, полуабстрактные Дон Кихот с Санчо Пансой из Толедо, изображения городов и весей, больше городов, к весям она относилась прохладно, ощущая себя неотъемлемой частицей урбанистического мира… А на кухне поскольку, как любая не пренебрегающая мужем, а следовательно готовкой женщина, проводила в этой части квартиры немало времени. Нынешний календарь, посвященный итальянской живописи, был раскрыт на страничке с единственным полотном Микеланджело, тем, что висит в Уффици… Она печально вздохнула, они собирались весной во Флоренцию, не на три дня, как в прошлый раз, а на девять-десять, а теперь… Теперь, наверно, шансов туда вернуться не больше, чем у Данте, скорее, ей удастся попасть в иные описываемые им места… фигурально выражаясь, конечно, Данте, как и всякий нормальный писатель, приспособил своих врагов в самые заковыристые местечки, какие мог изобрести, вряд ли они таковы в действительности… какой действительности, ты, Марго совсем тронулась, в сумасшедший дом решила завернуть по дороге на кладбище?.. Хуже всего… ну не всего, допустим, но тем не менее… что пострадала сестренка, которая должна была их во Флоренцию сопровождать. Марго и так постоянно мучила совесть, что она как бы сбежала от домашних проблем, усугубляемых на тот момент общенациональной невнятицей, оставив сестру заботиться о родителях, она положила себе целью хотя бы показать ей мир, не весь, конечно, а малую его часть, того заслуживающую, но не успела даже перейти ко второму пункту намеченной программы, он же населенный пункт, как грянула… ну не буря, но… музыка с шопеновским привкусом, скажем так. Воистину они „не верхи на колпаке Фортуны“… да даже не „низы ее подошв“, Фортуна тут и близко не ходила… Хотя это перебор, нечестно, Марго, кто же тогда привел к тебе Михкеля… Через тысячи километров, это была та еще работенка, вот она и решила, сумасбродная богиня, что больше ничего тебе не должна…
– Не бойся, – сказал Михкель, появляясь вдруг за ее спиной, – я тебя никому не отдам.
Под „никому“ подразумевалось, видимо, „ни богу, ни черту“, насколько оно было выполнимо, неизвестно, но Марго это заявление странным образом успокоило, она повернулась и уткнулась мужу в грудь – лицом, поскольку доставала ему только до плеча.
Земля была сухая, утоптанная, пыльная, сизые тучи висели низко над бесконечной, чуть-чуть волнистой, не холмы, не пригорки, а лишь легкие неровности, равниной. Не жарко, но душно, ни малейшего дуновения, полумрак, то ли предрассветный, то ли сумеречный, и все вокруг серое – небо, земля, люди… множество людей в длинных бесформенных одеяниях, из-под которых выглядывают босые, посеревшие от пыли ступни, бредет по этому необозримому пространству…
