– Ты что, совсем спятил? – сказала Елена, приободрившаяся при виде подкреплений. – Успокойся наконец.
Но Абулик успокоиться не пожелал. Он с отчаянием огляделся, убедился, что расправу придется отложить, повернулся и рысцой побежал вниз по лестнице. В следующий раз Елене довелось его увидеть лет через семь, на улице Амиряна, мрачного, как и раньше, но с обновленным реквизитом – в кепке и с собакой на поводке. Он прошел мимо витрины магазина, в котором Елена отстаивала длинную очередь за орехами в шоколаде, и пропал из виду. Потрясенная происшедшей в нем переменой, которую олицетворяли собака (прежде он обожал кошек, развел их в доме аж три, что несказанно раздражало Елену, не терпевшую этих вонючек) и пролетарская кепка, заменившая богемный берет, Елена хотела было побежать вслед и пообщаться, но орехи пересилили, и она осталась в очереди.
Не сразу после разрыва, а только значительно позднее и постепенно Елена осознала полноту психологического рабства, в котором пребывала. При этом, будучи обращенной в рабство насильственно, захвачена и подавлена, со временем она приобрела все черты образцовой рабыни, то есть от отрицания рабства перешла к его одобрению, усвоила шаг за шагом мысли и вкусы своего повелителя, не став разве что футбольной болельщицей, и то потому лишь, что Абулик интересовался футболом в значительной степени вынужденно, в силу служебного положения. Что же он предпочитал футболу, спросите вы – и спросите, наверно, с удивлением. А предпочитал он, дорогой читатель, разговоры об искусстве. Такова была эпоха. Основным занятием огромной массы людей были разговоры. В разговорах советский интеллигент делал открытия, создавал великие произведения, исследовал тонкости политики и нравственности. Образованный широко и глубоко, как Волга, он пассивно плыл по другой реке, реке жизни, плавное, но неумолимое течение которой несло его к мощному руслу Леты, где ему предстояло исчезнуть со всеми своими благими намерениями и грандиозными несвершениями. Именно это должно было произойти и с Абуликом, во всяком случае, к началу нашего повествования он все еще продолжал числиться в редакции спортивных передач, так и не выбравшись из нее в театр и не поставив ни одного спектакля, планы чего он неутомимо строил при Елене (в конце концов, не одни ведь сцены ревности привлекали ее в несостоявшемся служителе муз). Не будем, впрочем, чрезмерно к нему суровы. По возрасту он принадлежал к поколению, которое стоило