«Котенок, я волнуюсь. Почему ты не дома? Я второй вечер торчу под твоими окнами. Где ты, черт побери?»
«Малышка, я подохну, если ты бросишь меня сейчас. Умоляю, позвони».
Не подохнешь, сучонок, ухмыляюсь я про себя, листая ленту практически одинаковых по смыслу сообщений вниз. Последнее самое длинное. Целая поэма, блядь. Именно его она читала, взволнованно кусая губы, когда я вошел.
«Черт, Лия, мы же не чужие, чтобы вот так, без права на оправдание. После всего, что мы прошли вместе. Помнишь, как я поцеловал тебя первый раз, а ты сказала, что мне ничего не светит. Я тогда подумал, что ты слишком гордая, а ты просто ни разу ни с кем еще не целовалась. Я потом еще целый год ждал, когда ты, наконец, поверишь, что я настроен серьезно. А наш первый раз? Я волновался, наверное, еще больше, чем ты. Боялся напугать, дотронуться, не оправдать ожиданий. А ты не ждала, никогда и ничего не ждала. Просто любила меня, дурака, и я любил, и люблю. Ты мой ангел, Лия. Всегда была и будешь. Неужели все это можно перечеркнуть одной ничего незначащей ошибкой?»
Первый раз? Уголки губ дергаются в циничной усмешке. Я уверен, что понял правильно. Мне должно быть наплевать, но чувствую совсем другое. Меня захлёстывает ярость, перетекающая в животное бешенство и Гордеева, словно почувствовав исходящую от меня опасность, затихает, перестав лупить кулаками по моей спине.
«Леш, не пиши мне больше. Дай мне время успокоиться. Я позвоню тебе завтра и…», – ледяным тоном читаю вслух сообщение, которое Гордеева не успела отправить. Подняв голову, я смотрю в расширившиеся от страха черные глаза. Не знаю, что Гордеева увидела в моих, но на ее лице отражается неподдельный ужас. Отшатнувшись назад, Эм прижимает ладонь к горлу, словно ей нечем дышать.
– Что ты собиралась сказать ему завтра, детка? – обманчиво спокойным голосом спрашиваю я. Делаю шаг вперед, она – назад. Хлопает ресницами и молчит. – Говори! – требую я, неумолимо наступая на перепуганную девушку. Она делает судорожный вздох, обхватывает себя руками и останавливается, наткнувшись на кровать. Поняв, что пятится больше некуда, Эмилия вызывающе вскидывает подбородок, в глазах на смену страху приходит злость.
– Ты неправильно понял, Адриан, – смело заявляет она, намекая на языковой барьер.
– Ты отлично знаешь, что я в состоянии прочитать любой официальный документ на русском языке, иначе бы требовал перевод каждого акта, который приносят мне на подпись. Не быть одураченным, не выглядеть идиотом и точно знать, что я заверяю своей визой – это была первостепенная задача, которую поставил перед собой во время подготовки к выходу на российский рынок. Поэтому попробуй еще, Эм.
– Ты не имеешь никакого права читать мою личную переписку, – продолжает Эм дрожащим голосом. Я бросаю телефон на тумбочку, не сводя с нее немигающего взгляда, под которым ее внезапная бравада рушится, как разбитое стекло. Между нами расстояние вытянутой руки, но я слышу, как громко колотится ее сердце. – Так неправильно. Алекс не отстанет,