Я затаила дыхание, черная ягода кислинкой разлилась во рту.
Зверь застыл, разглядывая меня, повел настороженно носом. И неловко повалился набок. Из-под лопатки росомахи торчало древко арбалетной стрелы с черным наконечником. Хриплое дыхание зверя долетало до меня, глаза смотрели… просяще?
Я не понимала, откуда во мне это странное ощущение сожаления и неправильности, грусти по смертельно раненному животному и желание подойти к нему.
Для чего?
Умом я понимала, что нельзя приближаться к зверю, и все же мне настойчиво казалось, что он зовет меня, просит о чем-то… Но о чем?
Я, страшась, сделала шаг к зверю. Во мне крепла странная уверенность в правильности моих действий и убежденность, что росомаха не причинит мне вреда. Длинные загнутые когти скребли землю, пасть была оскалена от боли, кровь черными толчками заливала шкуру. Но я не чувствовала страха…
Темные бусинки звериных глаз неотрывно следили за мной, и я остановилась в двух шагах, засомневавшись. Что я могла сделать, как помочь?
Я все же решилась, приблизилась, опустилась коленками во влажный мох и провела рукой по мокрой от крови шкуре. Стрела застряла глубоко и сидела крепко, не вытащить. Я растерянно посмотрела на свои испачканные кровью и грязью ладошки, потом положила руку на голову зверя. И, не задумываясь, пожелала, чтобы его мучения прекратились. Хриплое дыхание благодарно оборвалось под моей рукой.
Не знаю, сколько я так просидела, перебирая коричневый мех, только платье стало мокрым от напитанного влагой мха. Я вытерла набежавшие слезы, поднялась и потихоньку пошла вглубь леса, забыв про лист с черникой.
Мне было семь лет.
***
Со временем я привыкла жить в Риверстейне, смирилась с его высокими глухими стенами и даже полюбила их. Все же, была в старом здании своя мрачная прелесть, и потом, это единственный дом, который у меня был.
С годами я научилась существовать в том мире, в котором я жила, утешаться книгами и маленькими радостями обитателей приюта.
И почти перестала убегать в лес.
Только в душе осталась непонятная тоска по простору и ощущение неправильности моей жизни, чего-то утраченного и забытого. Но, как ни силилась я вспомнить, мне это не удавалось.
Глава 8
Спала я плохо. Снежный буран, налетевший на приграничье ночью, разыгрался не на шутку. Ветер выл в печных трубах, как целое сонмище обозленных духов, и грозился выбить жалобно дребезжащие под его напором слюдяные стекла. Казалось, рассерженная природа вознамерилась снести с лица земли в чем-то провинившийся Риверстейн, яростно швыряя на его стены комья ледяного