– Пра-авда? – В голосе Франки прозвучало неподдельное изумление. – А как же она тогда ко мне заходила?.. Хм, а я ведь подумал, уж больно она грязная для своего вечного чистоплюйства!
– У нее какие-то проблемы, Франки, – сказала я. – Она не в себе. Повредилась умом, похоже. Надо найти ее, пока не поздно, но сначала нам нужно разбудить Криса. Слышишь меня? Это срочно!
– Нет-нет-нет, – замахал руками Франки, и, не успела я раскричаться на него, как он протараторил: – Есть кое-что более срочное. Я как раз собирался тебя будить. Знал, что ты оценишь.
– Франки, не сейчас! Барби…
– Помолчи! – Он подорвался из-за стола с таким гневным и сосредоточенным выражением на лице, что я не решилась возразить вновь. – Пока вас не было, я вплотную взялся за изучение крови, которую забрал на пробу у Спящих. Я сравнивал ее с нашей, не понимал, что к чему, пока вы не привели с собой ее…
– Кого «ее»?
– Ну, эту девчонку. Ребенка. Я слышал, вы спасли ее в пожаре. – Я хотела поправить его, пояснив, что мы спасли мальчика, Мэтта, а не «девчонку», но он бурно продолжил: – И меня осенило: они лучше нас!
– Франки, – вскипела я. – У нас нет времени! Что ты несешь?
Франки оттолкнул от себя кружку с растворимым кофе, и всплеск бледно-коричневых пятен окропил клочки бумаги, разбросанные у него по столу.
– Мы все это уже проходили, Джем. И ты, и я… Все люди, понимаешь?
– Нет, – призналась я честно, теребя рукав своей куртки. – Не понимаю.
Но зато я понимала, почему его сочли Франкенштейном. Он действительно меня пугал.
Франки вздохнул.
– Весна, Джем! Что ты видишь, когда наступает весна?
– Э-э. – Я не знала, риторический ли то был вопрос, но все равно нерешительно предположила: – Пух от тополей и сопли аллергиков?
– Бабочки, Джем! Что происходит с гусеницами перед тем, как они обретают крылья? Они сворачиваются в куколку и засыпают! Спят столько, сколько потребуется, пока крылья не отрастут. А все люди на Земле…
«Щелчок» – с таким звуком до меня дошло то, что пытался объяснить Франки все это время. Все мои иллюзии стерты. Вот та самая истина, такая болезненная и четкая, что становится трудно дышать, а в висках стучит вместо крови: «Как мы раньше об этом не подумали?!»
– Они как гусеницы, – шепотом закончила я.
Франки сжал задрожавшие губы и облегченно улыбнулся, словно сбросил с плеч кирпичи.
– Да. Они спят, чтобы измениться. Это эволюция, Джем. Из гусениц в бабочек… Из людей – в сверхлюдей. Ждут, когда вырастут крылья. Такова моя теория. Гениально, правда?
– Неужто ты хочешь сказать, что банши – это новая ветвь эволюции?
– Вряд ли, – парировал Франки, чуть поразмыслив. – Скорее ее сбой. Если кокон бабочки повредить, оттуда выползает уродливое нечто и по истечении времени погибает. Естественный отбор.
– А что тогда насчет людей, которые не уснули, как ты или я? – встревоженно поинтересовалась я. – Что насчет нас?
Неожиданно