По этому случаю Сухово-Кобылин, семнадцатилетний юноша-студент, поколотил сестру и сделал крайне резкие и оскорбительные для Надеждина заявления. «Семинарист и попович Надеждин, хотя и достигший профессорского звания, – говорил он, – не пара молодой, знатной и богатой девушке». В студенческой среде, где Надеждина боготворили, подобные высказывания вызывали бурю дружного негодования.
В довершение всего Сухово-Кобылин в одном из разговоров со своим однокашником и ровесником Константином Аксаковым сказал буквально следующее: «Если бы у меня дочь вздумала выйти замуж за неравного себе человека, я бы ее убил или заставил умереть взаперти». После этих слов приятель поссорился с Кобылиным, напитанным, по его словам, «лютейшею аристократией», «взбесившимся Чацким», европейским азиатом и «Гегелем кабацким». Отец Константина, «незаменимый культурный бытописатель-историк, превосходный пейзажист и наблюдатель жизни природы, наконец, классик языка» С.Т. Аксаков[5] запрещал сыну общаться с этим «злым, избалованным развратником». По отцовскому ли запрету, потому ли, что Александр раздражал демократически настроенного друга аристократическим лоском и чванством родовитого барина, Константин в конце концов разошелся с Сухово-Кобылиным.
Но Александр не изменил мнения о намечавшемся мезальянсе. Более того, он потребовал, чтобы сестру держали в запертой комнате под домашним надзором. Наблюдая Надеждина, Александр едко замечал: «Он спокоен, посещает театры, печатает в “Молве” отчеты об игре Каратыгина, ему и дела мало, что всецело доверившаяся ему девушка переживает тяжкие мучения».
Однако Надеждин тоже мучился – от ложного положения, от подозрений в корысти и от подавляемого, однако весьма сильного нежелания связывать свою жизнь с Елизаветой. Летняя любовь оказалась тяжелой свинцовой гирей, которая давила и не давала дышать свободно. Так что страдал он не меньше, чем узница на Страстном бульваре, в доме 9[6]. Терзания профессора усугублялись еще тем, что он должен был встречаться с Кобылиным в университете. «Соберу все силы, – писал он в дневнике, – я должен буду увидеть Александра и экзаменовать его, это пытка».
Отчасти назло гордецу Кобылину Елизавету Васильевну было решено похитить. Историю «похищения» в юмористическом ключе изобразил А. Герцен в своей эпопее «Былое и думы». Условились, что Надеждин с приятелем Н.Х. Кетчером (причем добрейший чудак Кетчер был в этом предприятии движущей силой)