Революция в Португалии и деколонизация Анголы и Мозамбика вызвали новый подъем оптимизма. «Мир поворачивался в нашем направлении», – говорил об этом времени двумя десятилетиями позже К. Н. Брутенц[174]. Победа мирового социализма казалась достижимой и даже близкой, и советская стратегия состояла в ее приближении.
Помощь оказывалась самым разным движениям и странам, но не всегда и не всем в одинаковой степени. Вопрос об относительной важности для СССР каждого конкретного региона или страны в каждый данный момент определялся несколькими факторами: расстановкой сил на внешнеполитической арене, географическим положением региона, его стратегической важностью для противоположного лагеря и идеологической ориентацией каждого из национально-освободительных движений. О важности – стратегической или иной – того или другого региона для самого СССР в открытой печати и официальных документах не говорилось. Стратегическое положение стран, где шла борьба, и их ресурсы обсуждались только в качестве причин того, почему за ту или иную страну держатся империалисты.
Каково же было место Южной Африки в советском видении мира и в советской политике? Действительно ли она была сердцевиной советской стратегии, как это утверждали южноафриканские идеологи?
Высказывания на этот счет людей самых разных взглядов оказались довольно сходными.
В. Г. Солодовников, директор Института Африки РАН и заместитель председателя Советского комитета солидарности стран Азии и Африки, в конце 1970-х – начале 1980-х годов советский посол в Замбии, писал: «Довольно долго наши интересы в Южной Африке были преимущественно идеологическими – национально-освободительные движения рассматривались как один из трех потоков мирового революционного движения» [175].
А. Л. Адамишин, заместитель министра иностранных дел СССР в перестроечные годы, а затем заместитель министра иностранных дел России, утверждал: «Внешнеполитический курс СССР, как и нашего основного противника – США, был глубоко идеологизирован… Третий мир… рассматривался как резервный отряд социализма, откуда в наш лагерь переходили – или рекрутировались – очередные кандидаты[176].» Но «… Африканский континент, – продолжал он, – не входил тогда (в 70-80-е годы. – А. Д., И. Ф.) в число наших внешнеполитических приоритетов, а Юг Африки был регионом, „который в силу его географической удаленности и ограниченности круга наших интересов там, не имеет для нас самодовлеющего значения“ [177].
Известный советский дипломат, многолетний посол СССР в США А. Ф. Добрынин также указывал на идеологический характер советской политики на Юге Африки: «… идеологическое противостояние… порой… без всякой нужды осложняло отношения Москвы с США по вопросам – особенно регионального порядка, – не затрагивающим реальные национальные интересы СССР. Срабатывал инстинкт „интернациональной помощи“ тем, кто,