Неожиданно оказалось, что многое их связывает. Быть может, некий подход, взгляд на образование, школу, которая всегда интересовала меня не сама по себе, со своими методиками и режимами, а вписанная в пространство – двора, города, села, мироздания? Школа в культуре и истории, в координатах родины и космополитизма – говоря иначе, в социокультурном измерении.
Так что можно считать, книжка эта – в некотором роде популярное изложение социокультурного подхода к образованию. Если читатель заинтересуется им, автор и редактор будут считать свою задачу выполненной.
Анатолий Цирульников
Глава 1
Холмогоры. Карта Родины
Когда-то в Холмогорах, на родине Ломоносова, я испытал разочарование. Что я увидел? Всё – среднее. Средняя школа имени Ломоносова, не плохая, но и ничем особенно не примечательная. Племсовхоз имени Ломоносова, где растили некогда знаменитую холмогорскую породу… Глядя, как я рассматриваю корову, директор заметил: «Да она не худая, это только кажется». Корова и не была худой – так себе, средней… И косторезная мастерская – тоже, хотя когда-то на международных выставках всех изумляла тончайшая резьба, «архангельское чудо»… Короче, всё было обыкновенно, привычно, всё было – и чего-то недоставало. «Ну, не нашёл, – думал я, – естественно, не нашёл, а на что, собственно, рассчитывал?» Обычное село, обычная школа. Предупреждали же меня, он появляется раз в 100 лет. Я стоял на берегу северной реки, у дома, с крыши которого некогда смотрели в первую подзорную трубу России, и было неловко как-то, нехорошо…
Девятиклассник Алёша, потомок родной сестры Михайлы Васильевича в восьмом колене, принёс мне генеалогическое древо, расписанное его прадедом Дмитрием Михайловичем Лопаткиным. Древо это составляли крестьяне, ремесленники, декабрист, петербургский портной, медицинский профессор… Сам Лопаткин был человеком не очень образованным, но в пожелтевших его записках привлекал внимание один факт.
В начале 1930-х годов строили шоссейную дорогу, и изыскательская партия составила план, согласно которому «…хотели снести магазин, сельпо и два дома, срезать две горы, братские могилы и сделать новый мост через озеро, 45 метров, а мне это сумнительно было – как так, надо осмотреть вновь это место». И пошёл рабочий Лопаткин к начальству, рассказал о своих сомнениях; но начальство махнуло рукой и уехало в город. Но потомок Ломоносова оказался упорным. Встал утром рано, составил профиль местности и отправил бумаги в Архангельск. А там бумаги рассмотрели специалисты, поразились и выдали Лопаткину 200 рублей премию. Такая история. Жизнь у него была обыкновенная: пережил четыре войны и революцию. Работал, судя по запискам, с десяти лет «на разных работах»: резчиком по кости, кровельщиком, присяжным счётчиком, служил солдатом и опять работал – возчиком, засольщиком швейцарского сыра, председателем рабочего комитета, лесником, почтальоном, страховым агентом… А в конце краткого описания своей жизни Дмитрий Михайлович пишет слабеющей рукой: «Привет от всех родных… Будьте здоровы». И это звучит сегодня как привет из истории, как духовное завещание всех предков, Ломоносовых.
Теперь, значит, вместе с девятиклассником Алёшей думаю вот над чем: как бы нам всё-таки принять привет прадеда? Унаследовать от него главное – нежелание срезать две горы там, где можно найти иной путь, укрепить естественное человеческое стремление к разумной деятельности.
Ясное дело, знать нам надо сегодня побольше Лопаткина. Но что именно? Кто подскажет? И что знал другой мальчик, прицепившийся к рыбному обозу, который направлялся в Москву? Говорят, он явился не из захолустья. Тамошняя северная деревня жила вровень с городом – посадом, а порой обгоняла его. Не только певали старины в занесённых снегами избах, но рубили шатры, форму которых перенимала белокаменная Москва, не только искусно резали по моржовой кости, но и сооружали верфи, и ходили на новоманерных петровых судах аж за Полярный круг (из обыкновенного поморского села Сумпосад вышло 80 капитанов дальнего плавания), смолокурили, варили соль, обрабатывали металл. Словом, Михаил Васильевич Ломоносов родился не в курной избе, хоть и «под хладным небом северной России», как выразился Карамзин.
Факторы, как принято говорить, формирования личности тоже были серьёзные. Плавания с отцом, развившие выносливость и уверенность в себе, разнообразие жизненных впечатлений, реализм кипевшего кругом дела, в котором находила простор русская даровитость и предприимчивость. Ещё – великий образец Петра и учитель юности, закончивший, как выясняется, Сорбонну, а первый учебник – арифметика Леонтия Магницкого, на которой выросло целое поколение образованных русских людей, мореплавателей, техников, учёных. Не пропало даром ничто из уроков жизни. Ни встречи с бесстрашными охотниками и зверобоями, опытными лоцманами, поморами-мастерами, отложившиеся трезвостью и широтой ума, ни противостояние