Мы стояли на якоре метрах в сорока от берега. На пологой песчаной отмели собралась толпа местных жителей, человек пятьдесят. Царило гробовое молчание. Лёгкий ветерок играл крохотной волной о борт нашего судна, редкие крики чаек нарушали полуденную тишину странным костяным тембром голоса. Невдалеке от нашего корабля поднимались из воды беспокойные пузыри воздуха. Они поднимались со строгой периодичностью и как бы говорили о том, в каком месте сейчас находится водолаз.
Я знал: сейчас там, под водой, мой отец. Когда эту работу выполнял кто-то другой, отец часто заходил ко мне в каюту, что-то мне рассказывал, стараясь отвлечь от тягостного ожидания, царившего в такие минуты на корабле. В этот раз уже прошло три часа, но отец не приходил. Тогда я стал машинально дёргать все защёлки и вентили в каюте, пока случайно не обнаружил неопломбированный люк верхнего хода, через который и вылез наружу.
Шёл четвёртый час поиска. Как я потом узнал, утонула девочка лет десяти. Они с мамой пришли купаться четыре дня назад. Приезжие. Их не успели предупредить, что этот залив пользуется дурной славой и не раз тут случались истории. Дело в том, что ровный песчаный сход в воду метрах в десяти резко обрывается вниз, говорят, метров на тридцать. И ещё. Стоит войти в воду, ногами чувствуешь сильное течение, которое делает у берега разворот и сносит на глубину.
Был жаркий день. Девочка с разбега побежала в воду. Мать раскладывала вещи, вдруг услышала короткий испуганный крик дочери, бросилась к воде, но всё уже стихло, волны разгладились. Девочка утонула. Искали три дня всей деревней. Прошли по течению на три километра вперёд, думали, может, там вынесет, – нет. На четвёртый день пошли к водолазам. Видать, зацепилась она за что-то на глубине или ещё как. «Помогите, люди добрые, мать совсем от горя тронулась, лежит, никого не признаёт!..»
Тогда-то и запер меня отец в каюте. Видно, понял сразу: искать долго придётся. Никого не назначил на погружение, пошёл сам.
Я неотрывно смотрел на пузыри, поднимавшиеся со дна, и прислушивался к голосу отца, едва различимому в хриплом потоке радиопомех.
Большинство слов я разобрать не мог и вдруг чётко услышал:
– Вижу!
Команда оживилась.
– Тридцать четыре метра! Мать твою, многовато, – расслышал я голос старпома.
– Сил бы ему хватило, эх, Лёшка, – пробасил дядя Никита.
– Н-да, по отвесному склону выбираться, да ещё руки заняты! – добавил кто-то.
Я в волнении уже никого не слушал. Я понимал, чем должны быть заняты руки отца, и, не отрывая глаз, глядел на воду. Чутким детским нутром я ощущал, что сейчас происходит борьба,