Пока мать паковала чемоданы, бережно укутывала свою черную куклу, составляла список покупок и целовала меня с тоской солдата перед отправкой на фронт, фон Штернберг у себя в Paramount выторговал новые условия для своей протеже. Теперь мисс Дитрих предстояло по контракту сняться лишь в двух фильмах. Если затем она решит вернуться на родину, отказавшись от положения голливудской звезды, она должна будет дать официальную расписку, что, уйдя с Paramount, не подпишет контракт ни с одной другой американской студией. Если же мисс Дитрих решит продолжить свою карьеру в Америке, ее контракт с Paramount будет автоматически продлен, а жалованье существенно возрастет. К контракту был добавлен пункт, дающий Марлен Дитрих право выбора себе режиссера – неслыханная уступка студии еще неизвестному, неопробованному исполнителю.
В апреле 1929 года в одной берлинской бульварной газете появилась статейка, где о Марлен Дитрих упоминалось параллельно со шведской актрисой, уже ставшей звездой Голливуда. Возможно, это был самый первый раз, когда имя Дитрих прозвучало рядом с именем Греты Гарбо, и более чем вероятно, что именно эта параллель попала в поле зрения Paramount. Свирепое соперничество между студиями было вполне оправданно. Их власть и престиж целиком зависели от подконтрольных им талантов. Поскольку Metro-Goldwyn-Mayer владела Гретой Гарбо, все остальные крупные студии лихорадочно искали для себя грандиозную креатуру: в ореоле чужестранной тайны, с европейской утонченностью, гипнотическим акцентом и по возможности с высокими скулами и томными глазами, – с помощью этого набора можно было бы перещеголять MGM по части кассовости. Вполне вероятно, что еще больше, чем великолепные ноги и сексуальный пояс с подвязками из «Голубого ангела», на решение Paramount выполнить запросы Дитрих повлияло ее магическое сходство с Гарбо. В силу той же установки на победу в состязании полнокровному честному таланту суждено было превратиться в загадку по имени Марлен Дитрих. Можно только строить предположения, чем она могла бы стать, если бы ее дарованию позволили развиваться в тональности «Голубого ангела», где она блеснула непревзойденной манерой игры.
Чем она могла бы стать? И чем она стала благодаря обожанию блестящего имиджмейкера, алчности студийной системы, а пуще всего – благодаря собственному нарциссизму? Ее так тщательно лепили: эффектные крупные планы, вуали, туалеты, ноги, ни к какому полу не привязанная сексуальность, эта изумительная – всегда ошеломляющая – красота, – пока рукотворные образы не подменили изначальное естество. На протяжении ее профессиональной жизни бывали редкие моменты, когда снова просверкивала искорка из «Голубого ангела», но никогда больше ей не суждено было разгореться. Через некоторое время Дитрих перестала даже отмечать эти моменты. Легенды не нуждаются в поисках утраченного, они всегда живут в настоящем.
Путешествие матери в далекую Америку беспокоило меня только с одной стороны: