Ноги сделались ватными. Колкий страх щелкнул в коленке. Я вздохнул до одури сильно, так, что потемнело в глазах, плеснул кремом на ватман, а потом швырнул флакон об пол, потому что судорожно затряслись руки. Волька схватил меня за плечо и пронзительно тонко завопил:
– Бежим отсюда! Бежим!
Бумага растворялась, рассыпаясь по линолеуму черным пеплом. Мне снова показалось, что я вижу голубоватое свечение, но стоило моргнуть – и оно исчезло.
Я попятился, не в силах совладать с собственным телом, запнулся обо что-то и едва не упал – Волька подхватил меня подмышки и вытащил прочь из квартиры в серость и прохладу лестничного пролета. Он захлопнул дверь, провернул ключ, мы бросились вниз по лестнице, вон из дома, скорее, скорее на улицу, из подъезда, через двор, мимо детской площадки, к серой трехэтажной школе, где у пристройки бассейна всегда собирались в укрытии старшеклассники и курили. Только там остановились, тяжело переводя дух.
– Ты видел? Видел? – округлив глаза, выдохнул Волька. – Руки потянул! Едва не схватил!
Я честно признался, что не видел ничего. Мне только казалось, что взгляд нарисованных глаз буравит спину до сих пор. И еще сердце колотилось в груди.
Мы рухнули в траву и лежали минут, наверное, двадцать. Волька тяжело дышал, то и дело шмыгал носом и растирал виски пальцами. Потом он спросил:
– Ты слышал, как разбивается флакон? Как будто он и не разбился вовсе, а упал внутрь, в рисунок.
Я не знал, что ему ответить. Меня все еще колотило от страха. Бормотал, как заведенный:
– Никогда больше ничего не рисуй! Никогда больше… Ты обещал, слышишь? Ты обещал…
Родителей Вольки так и не нашли.
В тот же вечер я попросил маму вызвать милицию. Мы заранее придумали историю о том, что кто-то вломился в квартиру, когда Волька гулял. Я пришел к нему в гости, мы на кого-то наткнулись в коридоре и в испуге убежали. Как преступник вломился в квартиру, не оставив следов взлома и куда дел Волькиных родителей так и осталось для милиции загадкой.
Волька побывал в своей старой квартире несколько раз – всегда в присутствии взрослых. Позже он утверждал, что видел в коридоре черные ошметки бумаги и следы крема. Осколков не видел. Призраков тоже.
Вольку забрала к себе родная бабушка, квартира которой находилась в двух кварталах ближе к моему дому. Он прожил у нее до окончания школы, а затем почти сразу после выпускного решил уехать в столицу, поступать на архитектора.
Рисовать Волька бросил, как и обещал. Мы ни разу за оставшиеся два года знакомства не затрагивали темы призраков. Ускользали от разговора по обоюдному согласию. Это было табу, старательно запрятанное в глубины памяти. Я тоже перестал варить крема, пока не настал черед напомнить матери о том, как она обошлась с отцом. Тогда пришлось нарушить обещание. Всего один раз. Немым свидетелем выступил кукловод, плотно перетянувший кончики моих пальцев невидимыми нитями и забравший мысли на то время, пока варился крем.
В последний раз мы виделись