– Я всегда нравился таким старушкам, – меланхолически сообщил Парвицкий; кажется, он чуточку захмелел. – Одна дама даже завещала мне свое собрание.
– Ты имеешь в виду Денисову? – спросил Козлов, снова жуя сыр.
– Ну да. Ее муж был барабанный советский плакатист, очень востребованный и непомерно – даже по тем временам! – оплачиваемый. Вы, конечно, помните его плакат «Пятилетка – наша юность», который повсюду торчал. Такой синий с красным? Помните? Ну же?
Банкир сделал вид, что напряг память.
– Уж я-то, Женя, помню точно, – кивнул Козлов. – И покойную Марью Трофимовну помню. Большая была меломанка.
Парвицкий продолжил:
– Так вот, твердокаменный конъюнктурщик Денисов рекламировал пятилетки, а сам, не будь дурак, собирал картины начала века. Прошлого века, разумеется. Особенно много скопилось у него Союза русских художников[5]. «Голубую розу»[6] тоже жаловал. Его вдова полюбила меня как сына.
– Да уж, наделала эта история шуму, – добавил Козлов. – Слухи поползли. Говорили, что вы обвенчались.
Парвицкий протестующе звякнул ложечкой о блюдце:
– Вздор! Ты сам знаешь, что это чистейший вздор! Нас связывала только нежность. Детей у Денисовых не было, тогдашних коллекционеров-зубров вдова побаивалась, музейщиков не любила – вот все мне и оставила. Я сам не ожидал. Более того, я был обескуражен! Однако после этого дара моя коллекция стала заметной. Я смог уже и менять кое-что, и подкупать, да и вкус мой определился. А вскоре я встретил Виктора Дмитриевича.
Виктор Дмитриевич снова кивнул. Сыру он съел больше всех. Наташа совсем осоловела, а Парвицкий все попивал и попивал коньяк. Он не пьянел, только делался живее и красивее.
– Витя – это сокровище! – вскричал он, и Виктор Дмитриевич возражать не стал. – Витя уникален. Ему достаточно беглого взгляда, чтобы распознать стоящую вещь. Сколько безнадежного из запасников он высмотрел, атрибутировал[7] и ввел в оборот!
Банкир Галашин невольно уставился на заурядное лицо Козлова. Это лицо выражало тихое созерцательное спокойствие, какое бывает после сытного обеда. Похвалы не смутили Виктора Дмитриевича. Видно, старик привык к дифирамбам в свою честь.
– Все хитроумные лабораторные экспертизы, рентген, спектральный анализ – муть в сравнении с Витиной интуицией, – запальчиво объявил Парвицкий. Тут же он поправился: – Не муть, конечно, но не было случая, чтобы все это не подтвердило Витиного вердикта. Пижоны, которые сидят в «Сотби»[8], особенно в русском отделе, младенцы рядом с ним. Сельская самодеятельность!
– Я спать пойду, – сказала вдруг Наташа, зевнув. – Просто падаю со стула. Всего хорошего, господа!
Она поднялась и пошла к выходу нетвердой походкой, хватаясь за встречные стулья и столики. Стало видно, что у нее очень широкие бедра.
– Счастливо,