Последний раз мы виделись с ней в Чехословакии на пражском Карловом мосту – тому минула бездна времени по любым системам времяисчисления. И хотя сей мост благополучно стоит поныне седьмой век, Чехословакия давно приказала всем нам долго жить.
Я узнал Зою по голосу. Он менее всего изменился у неё со студенческой поры. Мягко густой, словно полнозвучно бегущий по перекатам, мерцая…merzay… Mezzo-soprano…
– Да погодите вы!.. – мило покрикивала она с противоположной стороны улицы на автомобили, в тщетной надежде притормозить их возле «зебры», напоминавшей лестницу, перекинутую через улицу.
– Зоя?!! – с таким восторгом крикнул я, что движение на Кирова немедленно прекратилось: как автомобильное, так и пешеходное. Возможно, я на какое-то мгновение неведомым образом нарушил все законы гравитации и, шаркнув подошвами, воспарил над плиточным тротуаром.
Мы сбежались с Зоей на середине улицы.
– Серёжа! – яркие золотистые веснушки огнисто брызнули с ее лица во все стороны – она искристо пыхнула улыбкой-фейерверком. Памятной мне ещё со студенческой скамьи. Сегодня я бы сказал, что эта улыбка Зои – ее физиогномический бренд. Хоть патент на него оформляй.
Узнав меня, кандидат психологических наук госпожа Зоя Витальевна Разумная вся словно затрепетала: такой эффект создал эротически настроенный ветер, резвясь под её лёгким, бурно запузырившемся платьем. Будь оно красным, Зоя, да простятся мне такие сравнения, могла показаться Жанной д’Арк на вспыхнувшем костре.
Мы никогда не были отчётливо влюблены: ни пока учились в эпоху торжества развитого социализма в знаменитом воронежском ВГУ имени Ленинского комсомола, ни когда играли в легендарном театре миниатюр Льва Кройчика или оказались вместе там, где все влюбляются друг в друга: на так называемой «целине» в колхозе-миллионере «Заветы Ильича». Наверное, потому что мы были заняты слишком прозаичным для нас с ней делом – я с шести утра до десяти вечера ударно строил свинарники, Зоя с удивительной для городской интеллигентной девочки из классической профессорской семьи великолепно готовила для бойцов «щи да кашу» в чистом поле на кособокой печи, точно на пепелище.
Сейчас от свинарников остался только раскрошенный фундамент, а от колхоза-миллионера – заброшенные пахотные земли, словно натура для кинофильма об обезлюдевшей планете. Но я тогда за «трудовой семестр» так-таки приуспел успешно заработать себе на знаменитую чехословацкую красную «Яву» (1100 советских «рыжих» рублей), а жене Марине на блескучую чёрную каракулевую шубку (1000 рублей) – этой номенклатурной невидалью я сказочно отоварился в подвальном распределителе