– Моя жизнь окончена, – отвечает брат Одон. Он обтирает себе лицо и бороду ладонью, ставит чашу между расставленных колен, тяжко переводит дух. – Что ты хочешь от меня, агарянин?
– Я предлагаю тебе выкупить себя.
Брат Одон размышляет, рассматривая шатер, безупречно изящного султана, его изумительное оружие, его красивые ковры, его полированную серебряную чашу, из которой только что угощали пленника.
– А как же другие? – спрашивает наконец брат Одон. – Вместе со мной ты захватил и других.
– Другие пусть выкупают себя сами.
У брата Одона, оказывается, сломано ребро: когда он пытается вздохнуть полной грудью, в боку просыпается боль и властно требует внимания к своей персоне.
– Ох! – произносит брат Одон, сдаваясь на ее милость и вдыхая воздух меленько, как птичка пьет. – Разве ты не знаешь, глупый сарацин, что у орденских братьев из личного имущества – только пояс да нож, а ничего другого они за себя не отдадут?
– Может быть, твой король… – намекает султан.
К черту боль в боку! К черту колено, которое плохо гнется! Брат Одон вскакивает – ярость вздергивает его на ноги, ярость рвется из его потемневших ноздрей.
– Я не позволю его королевскому величеству сорить из-за меня деньгами! – орет брат Одон. – Лучше я сдохну в твоем вонючем плену! Ты понимаешь речь крещеного человека?
– Я хорошо говорю на языке франков, – невозмутимо отвечает султан. – Я понял тебя. Согласно твоему желанию, ты сгниешь у меня в тюрьме.
– Превосходно! – отвечает магистр. – Только не воображай, будто ты меня испугал.
И – вот награда пленнику за испытания, теперешние и грядущие, – султан, утратив толику своей безупречности, криво пожимает плечами.
В эти самые минуты один мальчик говорит другому:
– Мой сеньор, я – ваш человек.
В старых грамотах, много лет назад составленных прежним Болдуином и прежним Онфруа, перечисляется со всеми ее приметами каждая пядь земли, принадлежащая торонскому сеньору. Эта почва вокруг Галилейского моря чрезвычайно плодородна, и на ней созревает несколько урожаев в год. Некоторые акведуки и каналы остались здесь еще с римских времен. Владетелю Торона принадлежат превосходные поля, где выращивают хлопок, и чудесные оливковые сады, и множество оливковых прессов, где солнечными струями изливается по чанам масло, и хлебные поля. И, пока брата Одона, оскаленного и разозленного, тащат в тесную, битком набитую разным людом камору, и швыряют туда, на истоптанный ногами земляной пол, в тесноту, безнадежность и густую, разъедающую тело вонь, – все богатства сеньории вкладываются в подставленные ладони юного Онфруа: пучок травы, горстка почвы, две зеленые оливки.
Чуть позже, уже не при всех, а наедине, король заводит с молодым сеньором другой разговор.
– Я хотел бы породниться с вами, – говорит Болдуин северянину-ангелу.
Тот поворачивается резко, как будто его ударили; серые