Татары отпрянули, не сразу поняв, откуда свалилась беда, но быстро разобрались и разделились на две группы. Одна ринулась добивать последних стрельцов и бояр, басурмане из другой начали тыкать пиками вверх, пытаясь заколоть Басаргу, – но пока не доставали. Боярский сын успел выпустить еще две смертоносные стрелы, прежде чем враги подобрали щиты и, прикрываясь ими, полезли вверх по лестнице.
Молодой воин стал стрелять по ногам, сбил с ног еще одного басурманина, а потом отбросил бесполезный лук, левой рукой потянул из-за спины топорик, правой обнажил саблю. Он понимал, что с непослушной отечной ногой ни убежать, ни даже отступить не сможет, а сдаваться в плен не собирался.
Едва первый из ногайцев ступил на пол, Басарга быстрым выпадом зацепил боевым топориком верх его щита, резко потянул на себя, споро ударил открывшегося врага саблей в горло. Тот жалобно хрюкнул, опрокинулся назад, заваливаясь на своего товарища, и боярин, пользуясь шансом, со всей силы рубанул второго ногайца по плечу. Оба басурманина рухнули вниз, но вместо них полезли другие, тоже прикрываясь деревянными прямоугольниками. Первый слишком старался, закрывая голову, – и боярскому сыну удалось подрубить ему ногу, но второй в тот же миг на всю длину ударил Басаргу пикой в грудь.
Пластины юшмана выдержали, однако сам Басарга потерял равновесие, опрокидываясь назад, торопливо отполз и, лежа на спине, каким-то чудом отмахнулся от двух уколов копья в живот и лицо…
Внезапно ногаец закатил глаза и упал. Через него перемахнул прыжком молодой стрелец в синем кафтане, прижался рядом спиной к стене и резко выдохнул:
– Жив еще, боярин?
Возле люка ловко отмахивался бердышом от нехристей еще один – но достать врага через щиты не смог, попятился к товарищу. Наступающий ногаец изумленно открыл рот, захрипел, уронил щит, поднялся выше. Стало видно, что лезет он теперь не сам, – его поднимают с первого яруса русские сразу на трех рогатинах. Вверх по лестнице побежали вперемешку стрельцы и бояре. Много, несколько десятков. Поднялся князь Воротынский, закрывая лицо окровавленной тряпкой[7]. От яркой епанчи на нем остался только красный тряпичный клок на левом плече, а доспехи потемнели от крови.
– Пушки османские вниз тащите! – решительно скомандовал воевода. – Кто там из стрельцов?! Зелье и жребий[8] тут в бочках у басурман быть должны. Напротив двери тюфяки ставьте. Мы завал разбили, и басурмане тоже разобьют. А под жребий лезть побоятся.
Башня наполнилась деловитой суетой. Кто-то из стрельцов сбивал обручи бочек, кто-то собирал банники и шомпола, сразу несколько спускали по лестницам трофейные тюфяки. Им навстречу поднялся