Искать не пришлось. В стороне, вплотную к старому дубу, притулились двое пеших и одинокий всадник. Тут же валялись пара конских туш и несколько человеческих тел. Всадник был свой, из второго эскадрона, а вот пешие…
Раковский соскочил с коня. Сердце билось как сумасшедшее и отнюдь не от недавней схватки.
– Вы? Юлия Михайловна?
Да, это была она. Волосы растрепались, головной убор потерян, однако рука судорожно сжимает пистолет с невзведенным курком. Арсений отметил это машинально, как и застывшего с саблей, держащегося за раненое плечо Архипа, а дальше смотрел лишь в бездонные карие глаза. Девушка раскраснелась от пережитого, часто дышала и тоже не отводила взгляда от невольного спасителя. Раковский не сразу вспомнил, что продолжает сжимать саблю с окровавленным клинком. Хорош, наверное, вид. Зачем-то коснулся рукой воротника ментика, тот оказался порванным. Французский офицер, скотина! Надо же так попасть!
– Арсений…
Падать в обморок по примеру многих светских дам девушка не стала, хотя держалась на ногах с трудом. Опоздай полуэскадрон, и судьба девушки могла быть более плачевной, чем у ее спутников. Тех бы просто убили, а ее…
– Они коня подстрелили, – выдохнула Юля. – И гусара одного. Но как…
– Юлия Михайловна, здесь путешествовать опасно, – наконец-то смог заговорить Арсений.
Покосился на Архипа, да не ругать же старика! Он самоотверженно защищал гостью даже раненым. Вся одежда в крови.
– Моя вина, Арсений Петрович. Не настоял, – вздохнул ветеран. – А барышня – поискать надо. Одного улана из пистолета свалила наповал.
Лишь теперь девушка осознала, что убила человека, и прежде румяные щеки побелели.
Ох, не женское это дело, война!
Рана Сани зажила быстро, напоминая о себе лишь шрамом. Да и не было ничего серьезного. Так, содрало кожу да вырвало немного мяса. Гораздо труднее оказалось избавиться от простуды. Хворь окончательно так и не ушла, остался рвущий нутро кашель. И никаких лекарств, чтобы поправиться.
Зато раненый офицер озаботился судьбой спасителя, оставил при поместье и своей особе. Штабс-капитан до сих пор едва ходил, к строю был еще непригоден, однако, вот чудак, рвался обратно на войну. Словно мало ему досталось!
Саня при нем выполнял обязанности денщика, однако сумел произвести впечатление на престарелых родителей своим английским и уже начинал преподавать язык малолетним племянникам и племянницам. Конечно, профессия учителя не слишком уважаема, но вдруг удастся выбиться в управляющие или в камердинеры? А там, чем черт не шутит, соблазнить какую-нибудь помещичью дочку и жениться?
Что за времена, в которых нормальному человеку двадцать первого века, с высшим образованием, между прочим, даже достойное положение занять нельзя? Не нужны его таланты, и точка!
По вечерам, если не мучил кашель, Саня с тоской вспоминал будущее, сколько он зарабатывал, как всё это тратил, какой там был комфорт…