И вот Володя отправился в гости к Вере Сергеевне Отраденской. Она, собственно, не кровная родственница, она вдова кузена Володиного отца, который до своей гибели в тридцать седьмом году был начальником «Грознефти». Жила Вера Сергеевна с дочерью и внучкой в панельной пятиэтажке в узком и крутом переулке, сбегающем к Яузе, причем дом был выстроен на том же месте, где стоял деревянный домик ее отца-священника.
Вера Сергеевна, по словам Володи, была величественная старая дама, которая играла ему на пианино и вела светскую беседу, но у нее уже начались проблемы с памятью, и Володю она упорно принимала за его отца. Удивлялась, как он может чего-то не помнить, ведь он сам в этом участвовал!
Дочь Веры Сергеевны дала Володе записи матери. Они были не окончены, оборваны на каком-то давнем годе, но Володя был потрясен. Такой огромный массив памяти, причем связанной с его семьей! Конечно, в «Старой девочке» в основном все выдумано, хотя какие-то герои заимствовались из дневника. Володю поразила детальность дневника, то, что человек записывал свою жизнь день за днем – пусть и в нескольких скупых строках. Это подтолкнуло основную идею романа: в знак протеста против обрушения жизни – последовательный, день за днем уход вспять. Дневник как географическая карта, как схема маршрута. Володя для себя все время сопоставлял героиню с библейским Иовом.
Как всегда, писал он отдельными кусками, потом же, когда мне впервые предложили работу в США и мы уехали туда на полгода, там сводил все воедино, дописывал связки.
Миша Эпштейн, работавший в Университете Эмори в Атланте, пригласил Володю прочесть несколько лекций. Это было в конце зимы, за пару месяцев до нашего возвращения в Москву. Володя, уезжая, оставил мне текст без единого знака препинания: он обычно так печатал, обозначая большой буквой новое предложение. Меня просил без него текст прочитать, но знаки не проставлять. Я уже знала тогда, что начнешь ставить знаки – смысл и стиль текста полностью ускользнут. Прочитала дня за три с перерывами на сон, собственные занятия и походы за дочерью Аней в школу. Особенно потряс конец. Даже в таком ущербном и плохочитаемом виде роман произвел на меня огромное впечатление. С предыдущими такого не было, хотя я всегда понимала, что это уникальная литература, такой нет, а если и появится после нечто подобное, по плотности