Она с огромной болью воспринимает известие о том, что на кладбище поруганы могилы предков. Для неподобный поступок – признак одичания человека. Смысл своей жизни Дарья видит в том, чтобы хранить и передовать память о людях, которые честно жили на этой земле. Дарью терзает мысль о том, что они с сыном Павлом так и не успели перенести на другое место могилы своих предков. Свою избу перед поджогом Дарья убирает, белит и обряжает, как обряжают покойника перед похоронами. Она оплакивает ее и прощается с ней всю ночь накануне поджога. А после сожженья избы – Дарья не в силах уехать с острова, еще с двумя старухами ютится в негодном бараке.
А сколько таких Матерых по стране, по Сибири. Из Иркутска я каждое лето езжу в Мариинск. Станция эта узловая, поэтому поезда стоят здесь долго, иногда по тридцать – сорок минут.
Именно сюда ранней весной 1902 года приехали мои предки в теплушке из Черниговской губернии.
В те времена, день и ночь по транссибирской железнодорожной магистрали на восток шли поезда, с российским людом, смело снявшимся с насиженных мест и пустившимся во все тяжкие. Словно пробудившись ото сна, сотни тысяч крестьян отправлялись осваивать неизведанные земли за Уральским хребтом. Причем ехали в основном молодые, крепкие, здоровые, полные энергии люди. Подобно строевому корабельному лесу, они стремились отвоевать себе место под солнцем, и в этом стремлении были сплоченными и напористыми; крестьяне решительно заполняли те пустые земельные пространства, которые были пригодны для земледелия, рассредоточиваясь по всему бескрайнему материку. Подобно тому, как семь веков назад волны кочевников устремлялись на завоевание Великой Руси и Европы, теперь русаки, хохлы и белорусы надвигались на азиатские просторы, обживая таежные распадки, заселяя собой огромные площади земли, пуская «крепкие корни», производя на свет сынов и дочерей – сибиряков по рождению.
Но прошли годы и стали нещадно разорять деревни, срывая с обжитых мест крестьян. Ни американцы, ни немцы, ни какие-нибудь другие оккупанты, а свои выросшие в этих же деревнях и облачившиеся властью самодуры, выполняя волю партии, соревнуясь друг перед дружкой в своих злодеяниях. Десятки тысяч деревень, и вместе с ними крестьянская цивилизация в России в 20-м веке была полностью уничтожена. Ну и как тут не вспомнить слова Валентина Григорьевича:
И превратился он, бывший великий народ, в обузу: поить-кормить надо, пенсию прибавлять, успокоить, что все идет правильно, туда, в те Палестины, где и найдет он окончательное успокоение.
Да, забыл: одна служба все-таки осталась. Голосовать. Одно применение народу нашлось. («Эти двадцать убийственных лет»).
Валентин Григорьевич с глубоким чувством беспокойства говорил о судьбе нашего Отечества. О его настоящем и будущем: