– Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! – сказал мягкий голос. – Моя голова вся покрыта росою…
Прошло больше года. Не будучи достаточно целеустремленной и оттого так и не вернувшись обратно в университет, Полина устроилась работать в библиотеку одного из НИИ, места весьма засекреченного, хотя и расположенного неподалеку от станции метро «Академическая», и по улице, ведущей от метро к засекреченному НИИ, все время сновали какие-то люди, и, может быть, были средь них и шпионы, но миловал бог: не столкнулись нос к носу. Она похорошела еще больше, еще пушистее и длиннее стали ее светлые волосы, прибавилось яркого света в глазах, лицо погрустнело, но еле заметно. Изредка только маленькая морщинка набегала на ее лоб, и по легкому ее прикосновению к коже можно было догадаться, что в жизни Полины все очень непросто. Во-первых, был дома огромный скандал, в конце концов папа собрал чемодан, ушел к этой женщине, Ольге Иванне, работавшей с ним в том же самом оркестре. И мать так страдала, что даже Полина, привыкшая к маминой вечной печали, не знала, что делать и чем ей помочь. Однажды, под утро, совсем обезумев, мать даже решила вскрыть вены и вскрыла. Но только слегка и почти что без крови. Однако сама испугалась так сильно, что вся, как была – в бигуди, и в халате, и с венами этими, только что вскрытыми, – взялась стучать в стену соседке Тамаре, усатой и властной, давно одинокой, а та уж и вызвала «Скорую».
Эта неудавшаяся попытка самоубийства произвела на Полину самое что ни на есть тяжелое впечатление, и несколько недель она старалась не оставлять маму дома одну, а если и уходила куда-то, то звонила ей каждые пятнадцать минут из телефона-автомата.
Лиц мужского пола, привлеченных красотою Полины, и даже не столько ее красотою, сколько непередаваемо милым и добрым выражением лица, увы, становилось все больше и больше. В метро не давали проходу, в трамвае пытались притиснуться так, что их, этих, к ней столь беспардонно притиснутых, вскоре пришлось научиться толкать локтем в бок. Полина, конечно, краснела, толкала, но ласковая, извиняющаяся улыбка вспыхивала на ее лице, и тут сладострастники сразу терялись: толкать-то толкает, а может, ей нравится?
Потом появился писатель. Он был настоящим, известным писателем, хотя, к сожаленью, для детства и юношества. Писатель заметил Полину в театре, хотя он сидел в самом первом ряду, а наша Полина почти на галерке. Спектакль был модный и из Ленинграда. В талантливом Лебедеве Холстомер, толстовская лошадь из одноименной трагической повести, просто воскрес. В антракте Полина купила поесть, поскольку пришла сюда прямо с работы. Держа в своей правой руке два любимых – «корзиночку» вместе с «безе» – и боясь, что выронит их, она вся растерялась: в другой руке жарко дымилось какао. Писатель по имени Яков Сергеев приблизился сбоку и просто спросил:
– Позвольте, я вам помогу?
Краснея, она протянула ему «корзиночку» вместе с «безе», и он, взявши пирожные в руки, сказал ей:
– Вы