Джамшет резко тормознул перед выездом из ущелья, ткнулся грудью в рулевое колесо, потом откинулся на спинку сиденья. Даже глаза на несколько секунд закрыл. Будь сиденье предельно жестким, это его, думаю, не смутило бы. Любопытно было бы посмотреть на спину этого типа. Должно быть, тоже волосатая, как и все остальное тело. Имея такое покрытие, можно на голом полу спать без матраца. Да что на полу, на голых камнях в горах можно. И даже прыгать со скал на спину или на грудь, как прыгает горный козел на мощные рога, когда спасается от преследования.
Я вопросительно посмотрел на бандита. Отсюда до дороги – если напрямую – пару длинных километров по острым камням топать. По измятой камнями дороге – около пяти. Мои новые выигранные башмаки такую дорогу еще выдержат, а то рванье, что на ногах у моей команды – едва ли. Из чувства солидарности я, чесслово, вовсе не намеревался даже одним башмаком с кем-то поделиться.
– Когда я к тебе в плен попаду, отыграюсь… – сказал волосатый, должно быть, обозначая этой фразой прощание.
– Подбрось дальше, – попросил я, – до дороги.
– Ага, прямо так и разогнался… Там участок вашими простреливается. Они на «Нивах» не ездят. Сразу поймут, кто тут. Как долбанут из крупнокалиберного без разбора…
– Не лепи горбатого[3]… Без разбора они тоже не шмаляют. А если ты мирный?
Где-то в дебрях бороды на его лице показалась улыбка.
– С этим потом будут разбираться, когда к Аллаху отправят. Если будут… И вообще, запомни, сынок, на будущее, мирных горцев не бывает. На прошлой неделе я самый мирный был. Домой ездил, крыша потекла – ремонт делал. В вашей комендатуре отмечался. В свою школу зашел – я раньше директором школы был. А сейчас я уже здесь. И каждый горец так. И никогда ваши не поймут, кто против них воюет. Нас победить нельзя, нас можно только уничтожить.
Приятно было слышать такое откровение гордого сына гор. Мне захотелось сказать, что тогда, если желают – уничтожим, но при этом очень не хотелось идти пешком по камням. А после моей несдержанной фразы это было бы неизбежно. И вообще насчет национальной гордости я бы на его месте помолчал. В каждом народе есть и герои, и трусы. И хотя я совсем недавно на войне, пленных кавказцев уже видел. Валяющихся в ногах и выпрашивающих жизнь сразу после того, как они отнимали чужие. И не просто отнимали, а со зверством, нормальному человеку не присущим. Если у человека в душе живет герой, он никогда не станет садистом.
Но я не стал обострять разговор.
– Это дело подлых политиков. Надеюсь, ты понимаешь, что политика честной не бывает. Ты свои речи им толкай. У меня интересы скромнее. Здесь по дороге всего-то пяток километров. Подбрось. Сто баксов… – помахал я у него перед носом зеленой бумажкой, которая