Имя! Он без устали повторяет мое имя! Сквозь залитые кровью уши прорывается звук, порождая в мозгу тревожный сигнал – этот мир зовет меня. Он целиком состоит из грохота, визга пуль и стонов, превращаемой в прах плоти…
– Геракл! Геракл! Очнись, Паша! Геракл!
Этот мир просит, молит своих жертв броситься на алтарь…
– Паша!
Этот мир выпьет наши души, но такова участь всех солдат – убивать и умирать.
– Геракл!!!
Уворачиваюсь от очередной пощечины и перехватываю руку своего бойца:
– Я в норме. Сколько времени прошло?
– Павел Александрович, слава Богу! Тут ад! Три минуты всего…
– Давай, Петя, беги, со мной все в норме, правда. Давай…
Сквозь непрекращающийся рев войны слышу громкое: «Жив командир, теперь зададим жару…»
Пора наверстывать упущенное. Автомат рычит и стонет, рвется в бой. «Сейчас, друг, потерпи, все только начинается…»
Они осторожно хлопают меня по плечам: «Как же ты вовремя, командир!». Озираюсь по сторонам – горячка боя не отпускает, древние инстинкты хищника и охотника требуют новых жертв. Но перекресток перед церковью пуст, лишь горы трупов…
«Девять минут. Первая волна».
Кто это говорит? Глаза с трудом фокусируются. Додон! Усмехается:
– Передоз, или зассал поначалу?
Скрипучий, царапающий уши смех.
– Мне нельзя останавливаться, – хриплю, не узнавая собственный голос. – Второй раз сердце не заведу!
Враг пристально смотрит, его рот больше не кривится презрением.
– Держи.
В мои руки ложатся огромный мачете и десантный нож. Голая сталь – она поет. Древние, забытые и вновь возрождаемые смертью гимны. Сталь горит от вожделения, молит: «Ороси меня кровью».
Теперь смеюсь сам – пугая бойцов, захожусь в нечеловеческом хохоте. «Да! Вы получите то, о чем мечтали, и даже больше!» Кручусь вокруг своей оси, без устали совершаю выпады на невидимого противника, благословенное оружие режет воздух. Пока воздух…
– Вторая волна!!!
«Наконец-то!»
Тишина. Странная. Ласкает и мучает слух.
«Семнадцать минут!»
Они в испуге и восторге смотрят на меня. Я должен спросить о потерях, но все вижу и так. Вторая волна мало кого пощадила. Ищу глазами Додона. Жив. Сидит на земле без движения, низко опустив седую голову, но грудь тяжело вздымается. Значит, еще повоюем.
Стальные клинки захлебнулись чужой кровью и потеряли былой блеск, окрасившись в алое. Мы все сегодня утонем в бурой жиже – своей и тех тварей, что…
– Динамо, ты форменный мясник! – старый площадник отвлекает меня. Опять насмешка, но есть и новые нотки… Страх?
– Страх, – он словно читает мысли. – За тех уродов, которым не повезло оказаться с той стороны баррикады.
Мы смеемся.
– Жаль, себя не видишь. Не знаю, кровавый ли