По мере того как гонец зачитывал послание, лицо дуки Варды мрачнело. И, когда оно было зачитано до конца, Фока разразился непотребной руганью.
– Нечестивый злодей! Гнусный убийца своих родственников! Узурпатор! Цареубийца! – вторили Варде его соратники.
Когда первоначальный гнев был выплеснут, дука Варда Фока призвал всех к молчанию и обратился к гонцу:
– Узурпатор недостоин моего письменного ответа. Передай на словах, что не ему, а мне принадлежит верховная власть. Я могу гордиться тем, что дед мой был кесарем, а дядя – Владыкой. А он, злодей, не побоялся всевидящего ока правосудия и заколол государя, как жертву, на разостланной среди пола постели. И подверг отца моего и любимого брата страшным мукам по какому-то неясному и недоказанному обвинению. Справедливость побуждает меня отомстить за все это. И я воздам ему за кровь славного и доблестного рода.
После этих слов гонца вывели, усадили на коня и отправили восвояси. Нет хуже доли посланника, служащего связующим звеном между двумя враждующими сторонами. Он рискует расстаться с жизнью как минимум дважды. Первый раз – когда доставляет послание адресату. Второй – когда возвращается с ответом. В тот раз гонцу повезло. Он как можно мягче изложил ответ дуки базилевсу, за что был награжден и смог на радостях упиться в первом же попавшемся ему кабаке.
Узнав со слов гонца о разорении провинций, о безумных словах дуки Варды, император Иоанн решил не медлить и не предаваться более беспечности. Не допускать того, чтобы сборище мятежника, воспользовавшись его бездеятельностью, разрушало города и укреплялось в своем неистовстве. Он вознамерился, когда представится возможность, дать бой, используя все силы, и отразить разбойников, больных бесчеловечным стремлением к грабежам и убийствам.
Цимисхий вызвал к себе магистра Варду Склира, который приходился ему деверем. Встреча проходила при закрытых дверях и в отсутствие всемогущего паракимомена.
– Приветствую тебя, магистр Варда.
– Многие лета и тебе, государь.
– Каково состояние войска, которое ты собрал в Оптиматах?
– У меня достаточно воинов, чтобы разгромить мятежников, а выживших заставить молить о пощаде и обратить их в жалких рабов, – обтекаемо ответил Склир.
Цимисхий подошел к окну и, глядя на морскую гладь, стал говорить:
– Я знаю, что мне приписывают чудовищные поступки. Но по большей части я даже не слышал о них. Самый большой мой грех – это предательство Никифора.
– Мне плевать на Никифора.
– Зато мне не плевать, Варда. Ты даже не представляешь, какой камень на сердце у меня. Не проходит и дня, чтобы я не сожалел о случившемся. Моя совесть – как орел, клюющий печень Прометея.
– Хватит себя винить. Что сделано, то сделано. Теперь ты базилевс, нравится это кому-то или нет. И я буду тебя поддерживать до конца.