Единственное, что примиряло меня с этой кухней, – так это курица-гриль, лежащая прямо посредине стола кверху ножками. Освобожденная от сверкающей кольчуги фольги курица блистала великолепием. Приобретя ее по дороге с работы прямо в уличном киоске и усугубив покупку полукилограммовой упаковкой мороженого, я приехала сюда. Грустить в одиночку – это одно. Заесть переживания курицей и мороженым – совсем другое дело.
Город жил, но для меня он был пустым и вымершим, поскольку внутри тлела горькая обида. Нет, не так. Обида – с большой буквы. Незаслуженная, несправедливая, с горькой нотой предательства и намеком на измену. Телефон, валявшийся на столе, молчал, а самой звонить не хотелось, потому что женщине в наше время модно быть сильной.
Курица благоухала, призывая плюнуть на переживания. Я малодушно последовала древним инстинктам и вцепилась в сочный бок, вырвав ногтями длинный лоскут белого мяса вкупе с поджаристой сочной корочкой. Алчно урча, как голодная кошка, я впилась в него, и в этот самый момент телефон завибрировал, прыгая на столе. Мелодия из детского мультфильма о героическом мамонтенке сказала, что звонит отнюдь не тот, кого мне хотелось услышать. Спешно вытерев руки о бумажное полотенце, я схватила телефон.
– Ты где? – послышался в трубке недовольный, встревоженный голос матери. Она, как всегда, забыла поздороваться, что происходило в момент душевного волнения.
– А где «здравствуй, кровиночка»? – невнятно поинтересовалась я, спешно пережевывая пищу.
– Ты почему не дома, кровиночка? – поинтересовалась мать уже мягче. – Твой заезжал полчаса назад, думал, ты у нас.
– Значит, заезжал? Чего говорил?
– Да ничего. Даже в дом не стал проходить. Я тебе на работу позвонила, но Вильма сказала, что ты только что ушла. Поругались, что ли?
– Вроде того, – вздохнула я. – Странно, что он не позвонил.
– Так ты где? – спросила мать.
– Мама, не переживай. Квартиру сняла тут, рядом с работой.
– Зачем? Если ты не хочешь жить дома, могла бы прийти к нам… Что, у тебя денег много лишних?
– Мама! – прервала я быстрый поток материнских излияний. – Если бы я пришла к вам, он бы меня сразу нашел. Ну не стали бы мы перед вами сцену устраивать. А я не в состоянии сейчас ничего обсуждать.
Мама помолчала. То, что в семье дочери не все благополучно, она узнала впервые, но в моих интонациях безошибочно уловила звуки далекой грозы, соваться в которую не стоило.
– Я же теперь буду переживать, – вкрадчиво попыталась она вернуть блудную дочь в стойло. – Сидишь черт знает где, да еще поди голодная… Ну, пришла бы хоть поела, я плов сделала твой любимый, с лисичками…
– Мама, у меня тут все есть, – прервала я. – Я, кстати, сейчас ужинаю, а потом пойду спать. Мне с утра надо