– Он очень точно выразился о красках любви, – задумчиво произнесла Мари.
– Помимо красок любви существуют ещё краски верности и чести, краски счастья и горести. Они вплетаются в ковёр человеческим трудом, и только потом корень морены, индиго, шафран или грецкий орех отдаёт ему свой цвет.
– Грецкий орех?!
– Чёрный или коричневый цвет.
Ариф провёл рукой по мягкому ворсу тёмно-пурпурного цвета.
– Только турецкие ковры обладают индивидуальной палитрой, включающей насыщенный пурпур. И только сверкающий жёлтый и яркий зелёный цвета могут идти в дополнение к более обычным оттенкам красного и синего в наших коврах.
Колокольчик при входе тревожно оповестил о вновь прибывшем госте, и головы присутствующих обернулись на этот звук.
На пороге появился уличный попрошайка.
Мари с любопытством стала наблюдать за последующими действиями хозяина лавки. На её родине беднягу давно бы уже погнали кнутом или палками. Но Мурад-бей даже не переменился в лице, его черты хранили прежнее спокойствие и добродушие:
– Воды, – протянул осипшим голосом нежданный гость.
– Мальчик мой, – обратился к Арифу-паше старец, – принеси этому доброму человеку стакан воды и хлеба.
Ариф кивнул и скрылся в подвесных ковровых коридорах. А Мурад-бей жестом пригласил человека пройти в его лавку.
Мари было так странно и в то же время так спокойно… Её немного удивило такое вольное и свободное обращение старца к грозному и повелительному Арифу-паше. И то, что он, немощный старец, практически одним словом заставил второго человека в Константинополе после султана прислуживать бездомному нищему.
Раздумья Мари прервал этот самый несчастный. Он как-то резко качнулся и после буквально согнулся пополам в приступе раздирающего кашля.
Ни на секунду не задумавшись о последствиях, Мари метнулась к несчастному, успев его подхватить, прежде чем тот начал валиться на дощатый пол.
– Что с вами?.. – вырвалось на родном языке.
Обхватив обеими руками огромного по сравнению с ней мужчину, она провела его к креслу, на которое указал Мурад-бей.
Не в состоянии ни на миг остановить лихорадочный приступ лающего кашля, мужчина крепко прижимал обе руки ко рту, тем самым не позволяя себе сделать вдох. Лицо его к тому же было основательно перемотано ветошью, что ещё сильнее затрудняло дыхание.
Когда Мари попыталась снять с его головы удушающее тряпьё, он, перехватив её руку, с завидной для этого состояния силой отвёл её от себя. В этот момент кусок материи сполз с нижней части его лица, и взору Мари открылись резко очерченные губы и яркая струйка алой крови, сверкающая на нижней губе.
Словно окаменев в этот момент от страшной догадки, Мари безошибочно узнала причину недомоганий несчастного. А главное, она помнила, каким быстрым и безжалостным мог быть конец от этой болезни.
Чахотка