– Смеешься надо мной? – укоризненно покачал он головой.
– Да нет! Наверное, действительно в прокуратуре люди от работы черствеют, а в конторе по ремонту квартир мягчают… Я подумаю над твоими словами… Вот ты и подвез меня до работы… Слушай, Сенька, а ты не боишься так быстро ездить?
– А чего бояться? – озадачился он.
– Как чего? Правила нарушаешь, права отнимут…
Сенька засмеялся:
– У меня не отнимут! – и добавил снисходительно: – Мне можно, разрешение имею… И номер у меня – будь-будь! С двумя нолями…
– Да-а? – поразился я. – И что они значат, эти ноли?
– Ну, в общем-то ничего как бы не значат. Но гаишнику, постовому намек: это, мол, непростой человек, хороший парень, надо деликатно отнестись…
– Интересно! – хмыкнул я. – А тебя не смущает, что два ноля пишут на дверях сортира?
– Нет, не смущает, – заверил меня Сенька.
Я пожал плечами и вылез из уютной, теплой капсулы-кабины, укачивающе мягкой, пропахшей бензином, пластиком, табаком «Мальборо», хорошим одеколоном, помахал ему рукой:
– Ну, пока… Даст Бог, свидимся…
– Хорошо бы! И главное, чтобы не на поминках, а на празднике! Или по делу…
– По делу лучше не надо, – суховато заметил я.
– Ай-яй-яй, Борисок! Что, кроме уголовных, других дел в мире нет?
– Есть, наверное. Есть. Но мне достались только уголовные.
Глава 3
Как быстро пролетели утренние часы! И все-таки я успел довольно много сделать – прямо-таки душит огромное количество писанины. А кроме того, подбирал хвосты, подтягивал концы, раскидывал все второстепенное, поскольку многолетний опыт добросовестного работника, не хватающего звезд, подсказывал мне, что давно заслуженный и все-таки достаточно внезапный уход Пети Верещагина на повышение сулит мне некоторые неприятности в виде дополнительно переброшенных дел, которые я должен буду заканчивать вместо него. Тут, собственно, и роптать-то не на что, дела ведь не могут ждать, пока придет новый человек. Вот нам, следователям, и раскидают их, всем братьям и сестрам по серьгам. С учетом нашей добросовестности, квалификации и загруженности.
Я не удивился нисколько, когда распахнулась дверь, влетел стремительно Петька Верещагин – он не ходил, он всегда бегал, – руки ему оттягивали три увесистые папки.
– Неслыханное драматическое действо, – сказал он, загораживаясь от меня томами. – Сейчас будет совершаться убийство прямо в стенах прокуратуры. О помиловании молю: убивай только не очень мучительно…
– Будь моя воля, я бы тебя по древнему обычаю…
– Это как?
– Как всякого перебежчика, четверкой лошадей растянул…
– Ничего себе гуманист! Бывший товарищ, называется! Проклинаешь меня?
– Не очень. Капризы судьбы: одним пироги и пышки, другим синяки и шишки…
Петька сбросил на мой стол папки, а сам устроился в любимой позе – посреди кабинета верхом на стуле.
– Не завидуй удаче друга – зависть унижает человека