«Я – кускус, меня можно есть одними губами!»
«Я – ткач, мои джеллабы легче воздуха!»
«Я – воздух, пахну хлебом и мокрой глиной!»
Теперь, когда меня бросили посреди медины,
я с ужасом понял, что я – это они: продавцы
и погонщики, зазывалы и нищие, ремесленники
и бродяги; что я смотрю на мир их чёрными
глазами; вдыхаю дым кифа их гнилыми ртами;
пробую мятный чай их шершавыми губами;
сдираю шкуру с барана их заскорузлыми
руками; что мне передалась тупая поступь
старого мула; то, как зудит лишай на
бездомной кошке. Я хотел найти себя, но стал
всеми! всеми! стою – и не могу сойти
с камня.
………………………………………
В этот момент вспыхивают экраны
– спутник вышел из мёртвой зоны!
и город отворачивается к телевизору.
А я застыл посреди базара
и не понимаю: кто я? что со мной?
«Мсье!» – слышу над ухом голос.
Это говорит офицер, патрульный.
«Ваши документы, мсье!»
– Мне кажется, что я не существую…
– Кому кажется, мсье?
«моя стена молчит внутри…»
моя стена молчит внутри;
на том конце стены горит
фонарь или окно без штор —
отсюда плохо видно, что
я слышу только скрип камней
прижмись ко мне еще плотней
кирпич бормочет кирпичу
– стена молчит, и я молчу
«наших мертвецов…»
п. а.
наших мертвецов
продрогшие виолончели
мы вынимаем из футляров
и день за днем, нота за нотой —
трогая слабые, сухие струны
– вспоминаем, как они звучали
«гуди, гуди – мой чёрный ящик…»
гуди, гуди – мой чёрный ящик,
на плёнку сматывай, пока
мой привередливый заказчик
не обесточил провода —
пока потрескивает сверху
его алмазная игла
я не закрою эту дверку —
мне по душе его игра,
в которой медленно и тускло,
без препинания и шва,
слова прокладывают русло
реки наверх – а жизнь прошла
«calem»
Я Новый год люблю встречать не дома —
не по душе мне здешние «забавы»:
мешочники на улицах, торговцы
с дешёвыми гирляндами на пальцах
и пьяные подростки в переходах.
Мне нравилось встречать его не здесь,
а сесть на Белорусском
в натопленный вагон и долго ехать
– туда, где из фарфоровых напёрстков
старухи тянут кофе на верандах
и пахнут морем свежие газеты —
где край земли и дышит горизонт.
И вот однажды я в последних числах
года, похожего на чешскую оправу,
оказался в городе на скалах,
где мост великого Эйфеля
висит над пропастью —
и лучший