Я привыкла ходить на каблуках, но мои колени дрожат, когда я к ней приближаюсь.
– Доктор Теккерей? – Судя по этому обращению, она погуглила. – Очень любезно с вашей стороны прийти так быстро.
Много лет назад ее глаза были голубыми, с одной характерной темно-синей полоской в правой радужке. Теперь же они выцвели с возрастом, приобретя водянистый вид, поэтому темное пятно менее заметно, но годы не смягчили ее голос: она по-прежнему говорит как робот, без интонаций. Она – печатная плата с недостающим чипом.
– Вы очень гостеприимны, – отвечаю я.
– Вам доводилось бывать тут раньше?
– Не доводилось, – говорю я. Я трудилась очень усердно, в Кромер-Холле и потом постоянно, чтобы обрести уверенность в себе в любой ситуации. Я думала, что наконец-то избавилась от недостатков своего воспитания. Однако здесь мои корни снова хватают меня за лодыжки.
– Ну, боюсь, у меня не будет времени на экскурсию. – Гринлоу смотрит на свои часы. – Меня ждут в Палате через полчаса.
Я рада, что мы ограничены во времени. Это избавляет меня от необходимости заполнять паузы нервной беседой, и мы сможем сразу перейти к обмену информацией. Это позволяет мне разговаривать с Гринлоу на ее языке – лаконичном и эффективном.
– Хотите чаю? – спрашивает она насмешливо.
– Хочу. – Кажется, будто я играю в игру «да – нет» из моего детства. Мы идем по коридорам, спроектированным Пьюджином с его маниакальным вниманием к деталям. Узоры на сводчатых потолках кажутся почти живыми. Книжные шкафы вдоль одной стены и картины с переполненными залами заседаний напротив. Я опять вспоминаю, почему на портретах здесь изображены в основном мужчины. Большая часть картин написана в те дни, когда женщины не допускались в Парламент. Вот относительно недавний портрет маслом Маргарет Тэтчер – ее ярко-синий костюм как всплеск цвета среди монохромных мужских. Хелен должна быть где-то там же, другое пятно яркой дамской расцветки, но она не останавливается, чтобы указать на себя.
Никто не обращает на меня внимания, пока я рысью спешу за ней. Она ходит быстрее меня. Тот, кто печется о здоровье так, как она, – вряд ли может позволить себе расслабиться. Память впервые за долгие годы выносит на поверхность ее фотографию на первой полосе во время пробежки – в кроссовках, гетрах, с лентой на голове и при полном макияже – а ведь труп тогда даже еще не успел остыть. Я гоню от себя прочь это воспоминание, пока оно не разлетается на кусочки.
Обеденный Зал пэров – я узнаю его по книгам – богато отделанное красным деревом пространство, увешанное экранами, показывающими дебаты в Палате. На знаменитых скамьях цвета бычьей крови брудастые законодатели дремлют под бормотание докладчика о чем-то «широкополосном». Цифры, для меня бессмысленные,