Мы припарковались под огромным кедром, достаточно далеко от подъездной дорожки и посторонних глаз. Игольчатые листья образуют над нами черный навес. Я стыжусь своей реакции и отчаянно пытаюсь преуменьшить ее, но уже слишком поздно. Лицо Сэма изменилось. Исчезло пылкое рвение, такое яркое две минуты назад, и теперь на нем выражение, которое я видела, когда он принял первый звонок от моей матери или когда Хонор вернулась в «Лиственницу» и он ожидал меня возле стойки администратора. Он сует мне в руки бутылку воды. Кедры над нами мягко шелестят.
Джесс вырезал наши инициалы на одном из этих деревьев. «Дж. Дж. Б. и М.С.», обведенные контуром сердца. Иногда такая резьба становится даже заметнее с годами, потому что ствол растет, и рубцы расширяются.
– Мне очень жаль, – говорю я, и это все, что я могу сделать, потому что мне снова семнадцать и я опять в гулких палатах. Я вновь представляю все это: слова, вспыхивающие пламенем. Жизни, сводящиеся к влажным простыням и обходам врачей. Ключи, поворачивающиеся в замках. Звон разбитого стекла и бегство. Понятия, которые определяют меня впоследствии: мать, жена, работа – уходят прочь. Слова перед моим именем и после него стираются сами собой, и я становлюсь частью своего прошлого. Мысль о том, чтобы снова туда войти, ощущается как… – сравнение выскакивает само, прежде чем я успеваю ему помочь, – как электрошок.
– Я думал, тебе понравится, – говорит Сэм. – Думал – внесу тебя сейчас через порог, а там уже шампанское в холодильнике. Если тебе не нравится это место, зачем тебе все те рекламные брошюры под кроватью? Если что, я не рылся – они на виду.
Это чертовски хороший вопрос, это вопрос вопросов, это вопросище, и сама я никогда не позволю ему узнать ответ. Я чувствую необходимость следить за этим местом, так же, как и за Джессом. Отношения с людьми и местами могут быть прочными и неохотными одновременно. Я читала эти брошюры наедине с собой, мои тайные истории на сон грядущий, переворачивая страницы медленно, не спеша, вылавливая ложь, и словно уже тогда заботилась о том, чтобы мрачная правда не открылась сейчас. Временами, когда мазохистское побуждение продолжать чтение достигало пика, мне хотелось взять что-то тяжелое и стукнуть себя по голове, но все, на что у меня хватало сил – это спихнуть брошюру вниз с края кровати перед тем, как отключиться.
– Я подумал, что это, должно быть, дом твоей мечты. Судя по тому, как ты их прятала. Ну, как говорится – обруч передо мной – пришлось попрыгать. Чтобы взять ипотеку без твоего ведома. Ну ладно, возможно, мне не стоило так тебя удивлять, но ты ведешь себя так, будто я сделал что-то плохое.
В какую-то безумную секунду я подумываю сказать ему правду, но…
– Это фобия, – говорю я в свои колени. Мой стыд не притворный: я лгу кому-то, кто этого не заслуживает. – Детские страхи. Я просто… Это место. Я этого не ожидала.
– Но его видно из дома Колетты. Тебя никогда это не беспокоило.
– Отсюда до дома Колетты три мили, – оправдываюсь я, но теперь хотя бы немного восстанавливаю