Он дернул плечами.
– Просто, – сказал он. – Просто помогаю. Что тут такого?
– Ага, ты просто помогаешь, а я просто ничего не понимающая идиотка. Ну да! – подводила Аня с безразлично-скучающим видом.
Федоров ничего не ответил. Его внимание сузились до размеров доски. Он силился сомкнуть грани цепи пропущенного звенья в теме урока, которое вырвала у него Аня.
– То есть, если я скажу, – повернулась она к нему, – что дала бы тебе, ты бы отказался?
Не пошевелившись, Иван продолжал смотреть на доску, но теперь его внимание приковывало не утерянное звено темы, а нещадно брошенные Аней слова, к которым едва ли можно быть готовым. Аня заметила, как к лицу Федорова от смущения подступила кровь, что заставило ее чуть заметно ухмыльнутся.
– Или ты из этих? – пренебрежительно добавила она.
– Нет! – дернулся он. – Ты просто…
– Убогая, нищая? Вы ведь так говорите? – перебила его Аня, сверкнув обжигающими зелеными искрами из своих глаз.
– Они так говорят, не я, – соврал он и откинувшись назад сложил руки на груди. Он был рад, что ему не пришлось отвечать на сложный для него вопрос.
«Ага, ты не говорил. Как же!» – сжав зубы, припомнила Аня. Вытащив тетрадь из под учебника, она постаралась сочинить очередной стишок, но мысли как застряли в какой-то непролазной яме, а строки отказывались рифмоваться. Все мешало! Федоров мешал, Ершова и Зорина мешали, Котова мешала; этот отвратительный душный класс, эта тесная школа, город мешает, все мешает! «Убогая… Да какое вам на хер дело…», – раздувая, злилась Аня. «Постоянно что-то шепчут за спиной, смеются», – продолжала она. «Все они лицемеры, как и Васильевна. У всех них только приличия и остались!»
– Федоров, – словно кость бросила она; голос ее был резкий, скрежетал как ножом по металлу. – Так и быть – раздвину. Хочется же! По тебе видно, – продолжала склонив голову над тетрадей, делала вид, что говорит как-бы между делом. – Можешь не мяться тут. Я же сама предлагаю. – Она подняла голову и пристально посмотрела в отдающие испугом глаза Ивана. – Только у меня условия.
Совсем растерявшись прямолинейной откровенности Воскресенской, будто вываливающей все имеющееся у нее на стол и, надо сказать, удивившей его проницательностью, Федоров побоялся давать хоть какой-то ответ бесцеремонной Ане, да и не знал, что и каким образом отвечать. Сдерживая мускулы лица, чтобы не дай бог как-то показать свое волнение, он продолжал делать вид, что вникает в тему урока, но вновь и вновь прокручивал у себя в голове все сказанное Аней: каждое словосочетание с ее интонацией, какой она запомнилась Ивану. Душевное равновесие его поколебалось, пошатнулось – так легко и просто. Федорову будто открылось что-то новое, волнительное, словно в одночасье он подрос и теперь может прикоснулся к чему-то ранее недосягаемому, запретному, но очень желанному.
2
По Ветхой, среди прочих четырехэтажный панельных домов этой улицы, стоит дом