– Товарищи мои верные! – стараясь произвести неизгладимое впечатление, произнёс уверенный в своей власти Калнышевский. – Пришло вновь на нашу многострадальную днепровскую землю время страшного суда. Однажды великий «Байда» сплотил нас всех здесь, на берегах священного Днепра в единое непобедимое войско. Поныне жив между нас неписаный закон, по которому защита народа для казака есть правое дело. Но сегодня мы напрочь забыли, чьё подданство наш православный народ носит. Прошу вас, товарищи верные мои, покориться государыне Екатерине Алексеевне, ибо смирение есть сегодня наше верное лекарство.
Не желая далее слушать кошевого атамана, недовольные казаки громко воспротивились. От недоверия товарищей кошевой атаман обидно скривился. Громкие слова никак не действовали сегодня на запорожских казаков. Замах московского самодержавия на сформировавшийся за многие десятки лет уклад жизни свободолюбивого казачества расценивался последними никак не меньше, чем предательство. Пропасть между разошедшимися во взглядах братьями по оружию после очередного постановления Рады становилась глубже и опаснее. Болезненная гордыня пьянила буйные головы бесстрашных вояк. Крепкая горилка не приносила веселья в их сердца, а данная им от природы национальная упёртость делала днепровских хохлов и вовсе неуправляемыми. Поэтому они назло зажравшимся москалям ратовали только за переселение всего товарищества на Дунай. Уговаривать набыченных бунтарей становилось уже делом безнадёжным и оборачивалось для потерявшего управление над толпой кошевого атамана личным унижением. Он стоял молча, опустив безвольно плечи, время от времени поворачивая голову навстречу горластым крикунам, которые, вконец осмелев, уже беззастенчиво оскорбляли его, не боясь последствий. Чтобы прекратить срамное посмешище над кошевым атаманом, отец Серафим поднял вверх руку. Внешне он смотрелся неважно. Бесконечные посты иссушили плоть праведника настолько, что даже свободная ряса не могла скрыть его костлявые мощи. Грозно замахнулся на непокорных товарищей клюкой, которая в этот миг выглядела намного страшнее острой сабли кошевого атамана. Толпа, подчиняясь воле божьего человека, сразу замолкла. Многие, вдруг осознав непристойность своего поведения, кротко уткнувшись глазами в землю, уже сожалели наперёд о своём малодушии.
– Братья! – сверкая широко открытыми глазищами, властным голосом возопил к притихшей толпе отец Серафим. – Опомнитесь! Как вы могли усомниться в славе Господней на остриях ваших сабель! Вы, несгибаемые православные рыцари, презревшие