– Почему именно ему?
– По воле его отца правителем мог стать тот, кто сможет натянуть его лук. Из всех братьев это смог сделать только Скиф.
– Ближайшие мои предки не отсюда, но это ничего не значит, ведь предки составляют сотни поколений и всё это передаётся нам нашими генами. Может, в каком-то колене кто-то и был, потому что я люблю эти места… мне в них хорошо.
– А твой мальчик, тоже тобой восторгается? Он умеет тебя понимать?
– Он, вообще, молчаливый. Наверное, что-то нравится, если он со мной. Он скуп на похвалы. Не каждому дано как тебе, уметь выражать свои чувства.
– Ты выгораживаешь его. Но как можно не восторгаться, глядя, например, на твою акробатику?
– А он её не видел.
– Как? Никогда не поинтересовался, что ты умеешь делать?
– Он сам занимался спортивной гимнастикой, и ему это не удивительно, потому что, наверное, видел художественных гимнасток на тренировках. Мы, например, тренировались в одном зале со спортивными гимнастами: половина зала у них, половина зала у нас.
Они уже подходили к своим домикам. От кухни тянуло запахом украинского борща и тушёным мясом с отварным картофелем. В умывальнике не было ни одного свободного места – все срочно мыли руки.
Ночью Володе плохо спалось. Стряхнув остатки тяжёлого сна с ресниц, отбросил суконное одеяло, которое им дали в колхозе, встал, и вышел на крыльцо. Планета ещё плыла в предрассветном тумане. Было очень свежо, как бывает по утрам в сентябре. Он пошёл к реке на заветную скамеечку, вспоминая сон. Снилась ему Ната… обворожительная, соблазнительная, но, когда он приближался к ней, ускользала. И так всю ночь. В разной одежде, в разных ракурсах и антуражах, но всегда источала волшебную притягательность, желание прикоснуться к ней, ощутить тепло её тела, уловить аромат дыхания… и, когда он, пройдя через все превратности и препятствия, которые возникали у него на пути, был почти рядом, она то растворялась в сером тумане, то уплывала вдаль на недосягаемое расстояние. Это было так тяжко: осознавать, что ему не удаётся желаемое и понимать, что так будет всегда, понимать, но прогонять эту мысль. Ему так не хотелось допустить этого, он так не хотел в это верить. Ещё вечером, после прогулки в лесу, так объединившей их, так приблизивший их души в гармоничном соитии и заполонивших его надеждой на их будущее, так жутко вцепилось в сердце ощущение потери, что он разволновался. Всё его существо охватила тревога, предчувствие непоправимого, что произойдёт между ними. Но что может произойти после вчерашнего, после такой многообещающей прогулки? Ещё вчера ему казалось, что теперь они неразделимы навеки, после того как они нашли такое удивительное согласие во всём.
Сегодня его грызёт тревога, выползающая неизвестно откуда, ведь ничего не предвещает плохого. Что могло измениться за ночь? Может быть,