– Да пошли они… – сказал Макс то слово, которое до этого произносил губами. – Жлобы хреновы. Такой журнал не уберегли! Давайте за Бук, и очень даже чокаясь!
– Да, за него! – подхватил Коля. И девочки, включая Калерию Поликарповну, тоже очнулись и начали пить.
Самое страшное на сегодня оказалось позади. Похоже, никто меня сильно не ненавидел. Жизнелюбие быстро взяло верх, и мы уже говорили о том, как, например, потратим выходные пособия на выходные в Амстердаме.
Корректор Калерия Поликарповна, которую мы называли «человек-скороговорка» (попробуйте быстро произнести «корректор Калерия Поликарповна»), после первого же бокала стала вспоминать молодость и самиздат. Глаза у нее были счастливые – она снова диссидентствовала. Выпускающий Рита, давно влюбленная в арт-директора Макса, решила не терять ни секунды из отпущенного нам времени и утвердила голову на Максовом плече. Он покосился на нее недоверчиво, но стряхивать не стал, сидел прямо. Фоторедактор Леля не пила, и я вдруг подумала, что она, наверное, беременна. У нее в последнее время будто взгляд стал светлее, да и муж ее Коля ходил в приподнятом настроении. Что ж, мстительно подумала я, одну из нас вы точно уволить не сможете. Ни один Трудовой кодекс не позволит, даже если кодекс чести вам не помеха!
Майка рдела лицом и писала что-то неприличное в телефоне. Лисицкая спорила с Калерией Поликарповной о Солженицыне: «Да его невозможно читать, только вычитывать. Вам потому и нравится, что вы корректор!» Макс уже открыто гладил Ритину руку, Коля наклонялся к Леле и заботливо что-то спрашивал, а она, пользуясь, видимо, своим новым положением, капризничала и показывала знаками, как ей холодно.
Я пила вино и думала, что молодец. Собрала таких отличных людей, заняла их делом, и даже сейчас они меня не убили, а, наоборот, утешили – тем, что их жизнь идет дальше и с закрытием Бука не заканчивается.
Если вам кажется, что вы молодец и в воздухе пахнет весной, значит, вы выпили слишком много белого вина.
Зазвонил мой телефон. Незнакомый номер, но городской и из нашего района.
– Вениамин Александрович?
– А сами как думаете? – улыбнулась я. Жизнь пока казалась хорошей. На том конце кому-то было не до шуток.
– Извините, то есть, Вениамин Аркадьевич! Уже девять вечера, и я больше не могу сидеть с вашим сыном, меня саму дети дома ждут. Может быть, позвоним матери?
– Вы уже звоните матери, Лейла Магомедовна, – я узнала Кузину воспитательницу. – Что случилось, ребенка не забрали?!
– Ой, здравствуйте, – испугалась меня воспитательница. – Наверное, я перепутала… Антонина Геннадьевна?
Кажется, в роли Вениамина Аркадьевича я нравилась ей больше.
– Да-да. – Я вышла в коридор, потому что сотрудники мои вошли в раж и перекрикивали даже Григория Лепса из колонок. – Что произошло?
– Я звонила Вениамину Аркадьевичу с шести часов, дозвонилась в семь, он сказал,