– А ты женись на мне. Мне уже семнадцать, и я хорошая хозяйка. Умею делать сыр, квасить огурцы и капусту, потрошить кур и печь куличи. И потом ты давно мне нравишься.
Яков привстал, пригладил волосы и кивнул.
Свадьбу сыграли в ноябре. В шалаше было холодно, и все с аппетитом ели кровяную колбасу и пышные пироги с калиной. Пили белесую самогонку и танцевали под бубен и баян. Через несколько лет они выстроили дом, развели пчел и родили троих дочерей. Яков обожал свою жену и называл ее Малика, сокращенно от «маленькая». А старшая так и не вышла замуж.
Люська училась с трудом. На одни тройки. Она практически ничего не запоминала и могла один параграф прочитать десять раз, но так ничего и не понять. Особенно ей не давалась история. Даты, хронологии, татаро-монгольское нашествие, создание Речи Посполитой – все казалось некоей китайской грамотой. Ее вводили в ступор Полтавская битва и Переяславская Рада, аграрная реформа Столыпина и НЭП. Учительница, пожилая дама предпенсионного возраста, все понимала и ставила ей отметки за пересаженные вазоны в историческом кабинете. Кроме того, девушка не чувствовала грамматику, путала причастие и деепричастие, не могла решить пример даже с одним неизвестным и сформулировать простейший закон Ома. Не отличала меридианы от параллелей и не читала книг. Разве что дамские романы.
У нее был врожденный порок сердца, и лет до одиннадцати она выглядела, как блокадный ребенок. Хилая, худая, с синюшными губами. Плохо набирала вес и отвратительно кушала. Отец говорил, что морской язык и то жирнее. Все ее жалели. Не проверяли домашние задания и не заставляли учить наизусть «Буря мглою небо кроет». Не загружали домашней работой и регулярно обновляли справку об освобождении от физкультуры. Ей требовалась операция, но родители все не решались. Оттягивали, переносили, верили, что обойдется. Периодически подлечивали в Боярке, и она ненавидела эту больницу – длинное одноэтажное здание с деревянным крыльцом, напоминающее коровник. Унылые палаты с расшатанными кроватями вдоль голых стен, на которые нельзя было садиться, комната отдыха со сломанным цветным телевизором и ординаторская. Ровно в шесть утра вваливалась усатая медсестра и резко, с особым злорадством, включала свет. Вернее, сперва протискивался ее живот размером с дубовую бочку и только потом арбузные груди и красное заспанное лицо с «кисляками» в уголках глаз. Она раздавала мокрые, замоченные в ДС, градусники, а потом проверяла кровати – правильно ли они заправлены. Если нет – сбрасывала все на пол и орала.
В больнице существовали свои строгие правила. Нельзя, чтобы на тумбочке лежали книга или яблоко. Строго по времени приезжала тележка с лекарствами, и каждому отсчитывали по пять разноцветных таблеток. Вечером сгоняли всех в туалет подмываться. Санитарка выдавала каждому майонезную баночку с еле теплой, подкрашенной