На этот раз я, появившись на пороге, постучала в дверь. Я обвела взглядом просторное помещение и женщин, которые уже усердно работали.
– Доброе утро! – поздоровалась я как можно приветливее.
Несомненно, после вчерашнего ткачихи говорили обо мне. И я решила не прятаться от этих пересудов, а встретить их лицом к лицу.
Здесь находилось около шестидесяти женщин, имеющих различные обязанности. Некоторые сидели за станками и ткали гобелены. Другие расположились за столом и рисовали эскизы, которые потом перенесут на нити гобелена. Остальные пряли шерсть. Среди последних была и Нив. Она сидела за прялкой, и утренний свет золотил ее чудесные волосы. При виде меня у нее загорелись глаза, и по ее улыбке я поняла, что она хочет пригласить меня войти. Но она не сдвинулась с места, потому что рядом опять сидела та пожилая женщина, которая так сердито смотрела на меня вчера вечером, после ухода Пиэрса.
– Что вам угодно? – спросила эта женщина осторожно, но не очень враждебно.
У нее были хмурое угловатое лицо и седые пряди в волосах. Единственное движение, которое она сделала, – это положила заскорузлую руку на плечо Нив, чтобы удержать девушку на месте.
Я набрала побольше воздуха, теребя ремешок кожаной сумки.
– Отец попросил меня помочь собрать обвинения Мак-Квинов для суда над Ланнонами.
Все молчали, и до меня стало доходить, что женщина рядом с Нив – глава ткачих и что без ее позволения я не смогу войти.
– Почему мы должны давать вам показания? – спросила женщина.
Я на мгновение потеряла дар речи.
– Бета, будь помягче с девушкой, – заговорила с другого конца помещения женщина с уложенными короной седыми косами. – Не забывай, что она дочь лорда Мак-Квина.
– И как же такое произошло, а? – спросила меня Бета. – Знал ли лорд Мак-Квин, чья ты на самом деле дочь, когда удочерял тебя?
Я молчала, сердце колотилось в груди словно кулак. Кровь прилила к лицу. Мне хотелось быть честной с людьми Мак-Квина. Однако ответ на вопрос Беты можно было представить в таком свете, будто я одурачила Журдена. Потому что когда он удочерял меня, то не знал, как и я сама, что я – дочь Брендана Аллены. Но я понимала, что, если так отвечу, для ткачих это прозвучит неубедительно.
– Я пришла, чтобы по просьбе отца собрать обвинения, – повторила я напряженным голосом. – Буду сидеть у главного входа. Если кто-нибудь захочет, чтобы я писала для нее, подходите туда.
Стараясь не смотреть на Нив, чтобы мой серьезный вид не дал трещину, я вернулась по коридору в прихожую, а потом через главную дверь наружу, на утреннее солнышко. Там я уселась на пне прямо под окнами, погрузив ноги в высокую траву.
Не знаю, долго ли мне пришлось ждать. В лицо дул ветер. Я плотнее запахнула плащ страсти, прижала камнем стопку бумаги, разложила перо и чернила. Женщины в мастерской разговаривали, но сквозь оконное стекло невозможно было разобрать слова. Я ждала, пока тени не удлинились. Я перестала чувствовать руки, и правда занозой угнездилась в сердце.
Никто из ткачих