Усердствуя, как пес,
Он их сковороды лижет,
Сокровенные от нас.
Нас томит у их порога
Страшный запах каши,
Мы клянем себя и Бога,
И просим, просим кушать.
Нет желания сильней,
Чем сбыть им наши вещи,
И мы следим за их спиной
В ожиданьи пищи.
24–26 июня 1942
Николаевская, 73
101. Дом на Большой Московской
Мы найдем себе жилплощадь
Без потолка и пола,
Мы развесим наши вещи,
Чтоб не было так голо.
Да германские снаряды
<Изорвали> воздух…
Отчего же мы не рады
Ночевать при звездах?!
26 июня 1942
Николаевская, 73
102. Псалом V
Может, это шутки надо мной!?
Невыносимо!
Или просто скиксовавший кий,
И шар проехал мимо?
Или ты выдавливаешь мысли
Из меня, как молоко из сои?
Так скоро, скоро я прокисну,
Я предупреждаю.
И если это для художника
Открытое окошко,
То клянусь, клянусь, – хорошенького
Понемножку.
26 июня 1942
Николаевская, 73
103. Псалом VI
Отчего я лаю на тебя, о Боже,
Как исполосованный холоп?
Оттого, что из вонючей сажи
Голыми руками выскребаю хлеб.
А отчего земля внезапно повинуется ноге
И восторженный мороз пронизывает кожу?
Оттого, что ты бросаешь кость строптивому слуге,
О великодушный Боже!
Я предъявляю жалобы и ругань.
– Безрадостный удел!
Никто еще свирепейшего Бога
Пинками не будил.
Конечно, до сих пор мой собеседник – ты,
За неимением другого.
Я ем, я ем твои цветы!
Дурацкая забава.
Куда бы сном ни уводили улицы,
Чудеснее ты не видал изделий,
И те, которые тебе умеют нравиться,
Такими не ходили.
Выискивая под столами крохи,
Обрызганный землей могил,
Я предъявляю золотые руки
Со всем, что я любил.
10–15 июля 1942
Ленинград
104. «Нет, я ничего не понимаю…»
Нет, я ничего не понимаю
В своем голодном вое,
Слишком долго я немею,
В стиснувшем меня трамвае.
Дома я бы каждою минутой
Оживлял твою сырую глину,
Но ты меня томишь другой работой —
Вот я терплю, терплю и плюну.
<1942?>
Ленинград?
105. Детские игры
Старый дом несносен.
На сухую кашку
Мы наплещем песен
И растопчем кружку.
Посбиваем крышки
И выбросим во двор
Старые игрушки
И прочий сор.
А затем над грядками
С молоком
Мы зальемся сладкими
Незнаком.
И