Пришел в Бастилию людей,
Где, опираяся на базис
Телесный, правил Асмодей.
У окровавленного трона
Алели хищные цветы,
о только робко Анемоны
Хранили образ чистоты:
На белоснежной колыбели
Они в метелях родились.
И на безволненной свирели
Небес серебряный нарцисс
Им ангелов великий образ
В Эдеме Божьем показал, —
И совратительница кобра
Поползла в подземельный зал,
А Гавриил собрал малюток
И, кудрем перевив букет,
От Асмодея мерзких шуток
Вскрылил в преображенный свет,
Вскрылил к заоблачной вершине,
Где, искупая дольний срам,
Стоял в незыблемой пустыне
Голубоглавый белый храм.
И, блеском райским обливаясь,
Уста беззвонные звонниц
Разверз он: стаи задыхались
Там меди звонкокрылых птиц.
И с алтаря часовни древней
Он сбросил беззастежных книг
Сухую ересь, и Царевну
Мечту избавил от вериг:
Поэт ее в горах последний
Пред тем, как броситься на дно,
Приворожил, смертельно бледный,
На голубое полотно.
Затем коленопреклоненной
Лик закрывающий сераф
С хитона ткани позлащенной
Снял белолепестный аграф,
И тихо, тихо анемоны
Ей улыбнулися тогда
И к основанию короны
Ее приникли навсегда.
И купола тогда раскрылись,
И белоснежная чета
В лазури вечной зазыбилась:
Архангел Божий и Мечта!
13 февраля
Феодосия
Плащаница
Ты одна за моей плащаницей,
Как Мадонна с Голгофы, пойдешь;
И забрызгает грязь колесницу,
И подол твой, и блески калош.
Простынями больной потаскушки
Всё увешает небо февраль;
И лабазы, трактиры, избушки
Площадными словами печаль
Безысходную встретят малютки,
Что рыдает за гробом навзрыд;
И булыжник дорожный для шутки
Ей в подошвы вопьет свой гранит.
И не будет цветочков на крышке…
И в наемной карете пастор
И босяк в шутовском сюртучишке,
С треуголкой и факелом, взор
Ненадолго от черных шалевок
Отвлекут, меж которыми спит,
Как и в жизни смирен и неловок,
Беспредельности жалкий пиит.
И не станут звонить колокольни,
И венков с эпитафией нет,
И старушке протявкает школьник:
То непризнанный, видно, поэт!
Ты одна за моей плащаницей
Поплетешься на тесный погост;
Но не будь там подбитою птицей
И скажи мне с улыбкою тост.
И скажи мне: Как рада я, Толя,
Как я рада теперь за тебя,
Что твоя прекратилась