Бабушка за спиной смотрела Голубой огонек, но не по «Первому», а по РТР, где меньше знакомых песен и люди не такие веселые. Ей нравился концерт, она даже тихонько подпевала себе под нос и громко смеялась над шутками, но услышав никитин плач мгновенно захлопотала:
– Ой, а что у нас за горюшко? Иди скорее сюда, милый, иди ко мне, ― Никита подошел и тихонько обнял полную бабушкину руку. Другой рукой она вслепую взяла первую подвернувшуюся игрушку ― это была маленькая пластиковая зебра ― и продолжила добрым голосом:
– А смотри, кто тут у нас? Это же коник, скок-поскок…
Никита взял затертую его пальчиками фигурку и рефлекторно повторил прыгающее движение: скок-поскок.
– Скок-поскок, ― поддержала бабушка, но взгляд её уже был направлен на экран телевизора, ― скок-поскок…
Никите казалось, что именно в тот новогодний вечер он начал придумывать в голове разные истории. В будущем эти истории займут большую часть его жизни, станут постоянными спутниками, но в тот вечер способность сочинять ― его неотъемлемое право сочинять ― стало для него оглушающим открытием. Он вдруг нашел большой экран телевизора у себя в голове, на котором можно не просто щелкать каналы, но и влиять на развитие сюжета, подглядывать за персонажами в любой момент. В тот вечер на глаза ему попался щенок, которого на поводке заводила в подъезд женщина в пальто с огромным меховым воротником и двумя полными продуктовыми пакетами. Ему стало интересно представить себе судьбу этого щенка. Вот он замерзал на улице, боялся машин и плохих мальчишек и дрожал, сидя под скамейкой. Но добрая пушистая женщина увидела его и пожалела, и позвала с собой, и щенок сразу понял, что женщина эта ― хорошая. Он вылез из-под своей скамейки и ткнулся носом в ее ладонь, а потом они вместе пошли под праздничными гирляндами и мишурой, под звуки хлопушек ― уже совсем не страшные ― в ее уютный теплый дом. Там пахнет майонезом и селедкой, но это только на первый взгляд, вернее, нюх. Потом теплый носик различает и другие запахи ― печенье, шоколад и, конечно, торт-безе. И вот щенок залезает на диван, и ему так тепло и уютно, что хочется плотнее и плотнее прижиматься к доброй теплой женщине.
У отца Никиты было три предмета гордости. Когда за домашним столом, уставленном соленьями, мамиными салатами, бутылками с водкой для мужчин и вином ― для женщин, собирались гости, отец поочередно демонстрировал все три:
Лот номер один: Кобальт, кобель немецкой овчарки с безупречным костяком, многоэтажной родословной, выдрессированный до такого блеска, что может сколько угодно сидеть с куском мяса, положенным прямо на нос. Проходит пара минут, отец резко произносит «можно», и Кобальт флегматично слизывает кусок. Аплодисменты, занавес.
Лот номер два: рассказ о доме, который отец вот-вот построит для своей семьи. Здесь есть заранее подготовленная презентация: несколько вырезок из журналов и ручной чертеж планировки комнат. Здесь у нас будет гараж, а это ― вот видите, как просторно ― большая гостиная с бильярдным столом. Лестница на второй этаж будет непременно с дубовыми балясинами. И ― да, конечно, строиться будем в этом месте, там рядом охотничьи угодья и земля не такая дорогая ― сэкономим на баньку для Соньки, она уж больно баньку любит. Год, максимум два ― делов-то для умелых рук? Вот уже и план готов.
Лот номер три, «Никитка и табельное»: отец ритуально прикрывает рукой код сейфа и достает из него пистолет, деловито перещелкивая затвором, как бы проверяя, нет ли патрона. Сценарий:
Отец: Никитка, что это?
Никита: Пистолет Макарова.
Отец: Правильно, а это что?
Никита: Рожок.
Отец: Рожок у мороженного! Скажи, как правильно?
Никита: Магазин.
Отец: А это что?
(В первом случае ошибка предусмотрена сценарием, а здесь важно ответить правильно)
Никита: Спусковой крючок.
Отец (восхищенно): Мужик курок со спусковым крючком не спутает!
Зал аплодирует.
Стыдно признаться, но в детстве Никита любил третий лот. Он даже с нетерпением ждал этой части застолья. Все внимание было приковано к нему, отец его хвалил, и гости, почему-то особенно женщины, умильно смотрели на него и гладили по голове.
Со временем представление превратилось в позорную каторгу. Во-первых, Никита рос. Во-вторых, он стал замечать, что поведение отца всех больше смешит, чем восхищает, особенно, история